— Будем считать, что он, — теряю интерес к флорентийцу и вновь, повысив голос, обращаюсь к находящимся за закрытой дверью. — Каждому по полсотни дукатов, если вытащите мне отца Франциска, живого и здорового. Сами же уйдёте с почетом, с оружием и вещами. Жду ответа, но недолго!

А в ответ опять проклятия. Видимо, по-хорошему договориться не судьба. Ладно, переживём. Мы переживём, потому как в долгой и счастливой жизни находящихся за дверью я ох как не уверен! Особенно учитывая то, что сюда уже тащили импровизированный таран. Мать моя женщина, да они ж какую-то статую сюда приволокли и собираются выбивать дверь её постаментом. И как только не надорвались?

Хрясь, снова хрясь… основание статуи показывало себя с самой лучшей стороны, а вот дверь похрустывала и потрескивала, не выдерживая «святых ударов».

— И всё же есть в святых своя, особенная сила, — вздохнул я. — Вот так посмотрит слабо верующий в бога на силу, с которой сия святая статуя воздействует на дверь, которой еретики отгородились от меня, кардинала и посланца понтифика…

— И что?

— Да кто его знает, Рикотто, — тут только и можно было, что развести руками. — Вот если посмотрят, впечатлениями поделятся, тогда и видно будет.

— Ну вы, Ваше Высокопреосвященство, и скажете порой. Парни первый раз такого кардинала видят… и епископов таких тоже не было. Всё повеления покаяться, жертвовать на благо церкви, а вы нам грехи сразу отпускаете, по первому пожеланию.

— Не все. Выборочно.

Кондотьер лишь оскалиться соизволил. Знал, что пакости вроде насилия, содомского греха и тому подобные мерзости… Тут я скорее сам могу устроить кары земные, не особенно вдаваясь в воздаяние небесное.

Хр-рупс. Сломали таки. Не статую, её отбросили в сторону и вроде бы что-то от неё отвалилось. Плевать. Последнее усилие, и вот путь полностью свободен. Прикрываясь щитами, внутрь помещения ломанулись сразу двое солдат, а уж за ними и остальные, готовые при нужде как стрелять, так и клинками поработать. Понимают, что мне нужны не тела, а живые и пригодные для разговора пленники. Особенно важен настоятель монастыря Сан-Марко. То, что знает он, остальным может и не быть известно.

Несколько выстрелов, лязг клинков. Ну, млин, если напортачат — устрою им клизму с дохлыми ёжиками.

— Синьор Чезаре…

Так, если солдаты зовут меня, то это явно ситуация не из стандартных. Захожу, отмечая, что Бьянка всё так же рядом, с лёгким мечом в одной руке и пистолетом в другой. Готова хоть выстрелить, хоть проткнуть, хоть собой меня закрыть. Хотя последнее — лучше бы кто другой на этот случай нашёлся. Охранников у меня сейчас хватает, а вот друзей и помощников по пальцам пересчитать.

Картина Репина «Приплыли» во всей сомнительной красе! Три трупа вражеских солдат, один раненый, скрючившийся у стенки и сучащий ногами, прижав руки к животу. И кровь… не жилец, сразу понятно. Мёртвый монах, ещё парочку сейчас вяжут мои обормоты. Им, кстати, тоже досталось — двое раненых явно нуждаются в квалифицированной врачебной помощи. Хорошо, что это понимают другие, уже устремляясь к товарищам с целью содрать доспех, перевязать, а там уж и к доктору.

Но не это главное, не это. Отец Франциск, будь он неладен, укрылся за двумя оставшимися защитниками, один из которых и вовсе с большим, окованным стальными полосами щитом. Вроде бы и бес бы с ними, с защитниками, пристрелить их дело нехитрое. Или зарубить, чтоб уж точно главный трофей не задеть. Ан нет, не так всё просто, как хотелось бы.

— Зачем тебе эта скляночка, Франциск? — спрашиваю я у доминиканца, хотя и так понимаю её назначение. — Самоубийство есть грех великий, это я тебе как кардинал говорю.