- Ничего не осталось,- сказал Джоуд.- А инвентарь был хороший. Ничего не осталось.

Кэйси сказал:

- Будь я и по сию пору проповедником, я бы рассудил так: это десница божия вас покарала. А сейчас просто не знаю, что и подумать. Я здесь давно не был. Ничего такого не слышал.

Они пошли к колодцу, пошли к нему по вспаханной и засеянной земле, пробираясь сквозь кусты хлопчатника, на которых уже завязывались коробочки.

- Мы здесь никогда не сеяли,- сказал Джоуд.- У нас во дворе грядок не было. А сейчас тут с лошадью и не повернешься, сразу все затопчет.

Они остановились у старой, рассохшейся колоды. Травы, которая всегда растет в таких местах, под ней уже не было, и сама колода рассохлась и дала трещину. Болты, на которых раньше держался насос, торчали наружу, резьба их покрылась ржавчиной, гайки были отвинчены. Джоуд заглянул в колодец, плюнул и прислушался. Бросил туда комок земли и снова прислушался.

- Хороший колодец был,- сказал он.- А сейчас без воды.- Ему, видимо, не хотелось заходить в дом. Он стоял у колодца и бросал туда комок за комком.- Может, все умерли? -сказал он.- Да я бы услышал об этом. Уж какнибудь да услышал.

- Может, в доме оставлено письмо или еще что-нибудь? Они ждали тебя?

- Не знаю,- ответил Джоуд.- Навряд ли. Я сам только за несколько дней до выхода узнал, что меня отпускают.

- Пойдем в дом, посмотрим. Вон он как покосился. Будто кто своротил его.- Они медленно пошли к осевшему дому. Два столбика, поддерживавшие слева навес над крыльцом, были выворочены, и навес касался одним краем земли. Угол дома был проломлен. Сквозь расщепленные доски можно было заглянуть в угловую комнату. Входная дверь стояла открытой внутрь, низкая дверца перед ней, едва державшаяся на кожаных петлях, была распахнута наружу.

Джоуд стал на нижнюю приступку крыльца - толстый брус, двенадцать на двенадцать дюймов.

- Приступка на месте,- сказал он.- Уехали или мать умерла.- Он протянул руку к низкой дверце.- Будь здесь мать, так бы не болталась. Что другое, а это мать всегда помнила - следила, чтобы дверца была на запоре.- Взгляд у него потеплел.- Все с тех пор, как у Джейкобсов свинья сожрала ребенка. Милли Джейкобс ушла зачем-то в сарай. Вернулась домой, а свинья ребенка уже доедает. Милли тогда была беременная; что с ней делалось-просто себя не помнила. Так с тех пор тронутая и осталась. А мать это на всю жизнь запомнила - чуть из дому, так дверцу сейчас же на крючок. Никогда не забывала. Да... или уехали... или умерли.- Он поднялся на развороченное крыльцо и заглянул в кухню. Окна там были все перебиты, на полу валялись камни, стены и пол прогнулись, повсюду тонким слоем лежала пыль. Джоуд показал на разбитые стекла и камни.Это ребята,- сказал он.- Они двадцать миль пробегут, только бы швырнуть камнем в окно. Я сам такой был. Ребята всегда пронюхают, где есть нежилой дом. Стоит только людям выехать, они уж тут как тут.

В кухне было пусто, плита вынесена, в круглую дыру дымохода проникал дневной свет. На полочке над умывальником лежали штопор и сломанная вилка без черенка. Осторожно ступая, Джоуд прошел в комнату, и половицы застонали под его тяжестью. На полу около самой стены валялся старый номер филадельфийской газеты "Леджер" ( пожелтевшими, загнувшимися по углам страница". Джоуд заглянул в спальню: ни кровати, ни стульев - пусто. На стене - цветная иллюстрация: девушка-индианка, подпись: "Алое Крыло".