Этот приступ гнева напомнил Меншикову о еще более чудовищных вспышках его бывшего хозяина, Петра Великого. Понимая, что было бы неосторожно задевать взбесившегося агнца, он притворился, будто видит в этом бешенстве лишь признаки запоздалого детства, и, оставив Петергоф, где Петр так неласково его принял, отправился отдохнуть в своем поместье – Ораниенбауме. Прежде чем упаковать вещи, Александр Данилович позаботился о том, чтобы вся компания была приглашена на праздник, который он рассчитывал устроить в своей загородной резиденции в честь царя и в честь собственного выздоровления. Но Петр II заупрямился и – под предлогом того, что Елизавете не было послано персональное приглашение, – отказался приехать на торжество. Чтобы еще больше подчеркнуть свое недовольство, он в тот самый вечер, на который было намечено торжество, отправился вместе с теткой охотиться на дичь в окрестностях владений Меншикова. Во время этого имевшего отношение лишь наполовину к охоте, зато на другую – к любви, предприятия он неотступно думал: как там сейчас развертываются празднества, придуманные Меншиковым? Не странно ли, что никто из друзей не последовал его примеру? Неужели страх вызвать неудовольствие Меншикова сильнее страха вызвать неудовольствие царя, раз у них не было даже колебаний? И только на единственное ему было наплевать: какие чувства вызывает его поведение у Марии Меншиковой, которая чуть было не вышла за него замуж, а теперь получила отставку. И у тех, кто побывал в гостях у Светлейшего, после их возвращения из Ораниенбаума он жадно выспрашивал только о том, как вел себя сам Александр Данилович во время пиршества. А они рассказывали, рассказывали все в подробностях: так не оставалось никаких угрызений совести. И особенно нажимали на тот факт, что Меншиков в своей дерзости и наглости дошел до такого предела, что в их присутствии уселся на трон, приготовленный для Петра II. По словам гостей Меншикова, хозяин поместья, обуянный гордыней, непрестанно только и доказывал своим поведением, что настоящий хозяин империи – он. Остерман говорил об этом с таким оскорбленным видом, словно неуважение было оказано ему лично. Более того, назавтра, воспользовавшись отсутствием Петра II, который опять поехал на охоту с Елизаветой, Остерман, принимая Меншикова в Петергофе, резким тоном упрекнул его от имени всех искренних друзей царской фамилии в бестактности и нарушении приличий, допущенных им по отношению к императору, сказал, что тот должен чувствовать себя виноватым. Задетый внушением, которое было сделано ему подчиненным, Меншиков тем не менее свысока посмотрел на него и… вернулся в Санкт-Петербург, затаив в душе жажду мести, способной навсегда отбить у шайки интриганов желание составить заговор против него, Светлейшего.

Прибыв в свой дворец на Васильевском острове, Меншиков с изумлением обнаружил полное отсутствие каких бы то ни было вещей Петра II, которые, как выяснилось, были перевезены в Летний дворец, где, как ему сказали, царь отныне решил обосноваться.