|
Был бы у них вожак, так я бы ему головешку разбуячил, и все дела. Но… кто из них — вожак? Или вовсе нет у них вожака, а вместо царя они завели себе тушканью демократию? Плохо? Плохо. Я начинаю бояться. Когда, сука, вся эта орава доберется до меня, накинется на меня, то ведь я не успею всем бошки посворачивать — а они будут жрать меня, еще живого, они буду меня грызть, как какой-нибудь столбик мяса, еще не добив! Я представил себе, как буду умирать под зубастым ковром этого поганого зверья. С-сука! Но пока голова у меня боится, все остальное исправно работает. Руки вот, например, самым скорым манером — перекрывая армейские нормативы — отщелкивают пустой магазин, рвут из разгрузки полный и вставляют его в автомат. Последний… Правда, есть у меня трофейные «Тавор» и «Альпиец», но я их в руки взял совсем недавно, обращаться еще как следует не умею… С удовольствием обменял бы всю эту дорогую технику на три запасных магазина, которым цена — копейка. Боже, пошли мне еще патронов! А вот, кстати, есть у меня еще кое-что. В самый раз для такого случая. Определенно стоит попробовать… Как же я раньше-то не сообразил! Я отбегаю на несколько шагов к середине железнодорожного полотна, ложусь между двумя путями. Теперь, пока тушканы не забрались на самый верх насыпи, к рельсам и шпалам, они — внизу, а я — наверху. Держите-ка от меня подарочек, бесовы дети! Авось на халяву и «лимонка» сладкой покажется. Граната отправляется вниз, туда, где они кишат особенно густо. Знаете ребята, хоть я и служил, а ни разу в армии не видел, как взрывается тяжелая оборонительная граната. Та самая «лимонка» в просторечии… Но морду я на всякий случай сунул в гравий, а макушку руками прикрыл. Очень правильно сделал! Потому что рвануло там, внизу, нехило. Над насыпью поднялся султан дыма. Хор обалдевшего зверья разродился ораторией писков, визгов и завоев. Сверху на меня посыпалась всякая дрянь — тина из придорожной канавы, комья земли… Рядом звонко отскочил от рельса серьезный булыжник. Хорошо, что не от меня отскочил… В довершение ко всему прямо на задницу мне шлепнулась тушка контуженного тушкана. Этот был цел, штатные лапы-зубы-глаза — на месте. Вот только прыгать ему не моглось. Меня зло взяло. Я брезгливый, ребята. И я как-то механически, на автомате, взял да и прирезал тварь. Мне очень хотелось удрать отсюда. Очень. Такая, мать твою, тоска взяла, что удрать нельзя, просто хоть волком вой. Жаль, луны среди бела дня на небе не сыщешь — я б повыл. Прикиньте: не знаю, сколько их там лежит, под насыпью. Может, много. Может, не очень. Те, кто выжил, еще не очухались. Но что они станут делать, когда очухаются? А? Ну, врубились, или мама вас придурками родила? Вижу, начинаете мозгой ворочать. Да, я не знаю, что они будут делать. Может, примутся жрать трупешники своей почившей родни и на том успокоятся — харчей-то я им оставил вдоволь. А может, решат догнать вкуснятинку и все-таки устроить себе маленький праздник среди неказистых будней. И далеко ли я убегу от шайки озверевшего тушканья — с рюкзаком, с оружием, со всей моей тяжелой снарягой и в армейских сапогах? И в какую аномалию с разбегу вклепаюсь? Нет, ребята, если я хочу выжить, я должен лезть вниз, под насыпь, и добивать там всё, что шевелится. |
