Моим основным желанием было убраться из Алабамы как можно дальше, поэтому я вернулся в Нью-Йорк, устроив себе перевод обратно в главный офис. Джейк, по-моему, единственный искренне обрадовался моему возвращению; но и остальные, хочешь не хочешь, потеснились и пропустили меня к заказам высокого уровня. Я нашел квартиру в доме средней этажности и в тысячный раз начал новую жизнь.

Едва все улеглось и я почти вспомнил, как прекрасно быть холостяком, позвонила Кэрол.

— Я решила дать тебе второй шанс, — сказала она. — Думаю, если ты изменишься и научишься сочетать работу с семьей, а не сбегать из семьи на работу, мы сможем спасти наш брак.

Я снова перевелся в Алабаму, перевез собственную задницу и скудную мебелишку обратно в викторианско-плантаторский особняк и дал браку второй шанс.

Неделю спустя все было кончено, и Кэрол подала на развод по высосанному из пальца обвинению в супружеской неверности. Это вам о пользе вторых шансов.

Остаток пути к Эсбери оказался детской игрой по сравнению с инцидентом в метро. Несколько цепких взглядов местных копов, пара пробежек задворками и переулками, но до дома аутсайдера мы дошли физически невредимыми и лифтом поднялись на пятнадцатый этаж.

Неладное я почуял сразу, едва мы вышли на площадку. Было странно пусто и тихо. В наш первый визит сюда в коридоре слышалась музыка, мимо шмыгали дети, энергия била ключом и жизнь кипела. Сейчас мы словно попали в помещение со звуконепроницаемыми стенами: даже половицы боялись скрипнуть.

— Сегодня будний день, — громко сказал я, вспомнив, что в прошлый раз мы были здесь в субботу. — Все на работе.

— Или в школе, — согласилась Бонни, которой тоже стало не по себе. Мы двинулись к квартире Эсбери.

Дверь оказалась не заперта. Когда мы постучали, гулко бухая по металлическому листу, она легко подалась и широко распахнулась. Делать нечего — мы вошли.

В квартире по-прежнему была масса китайских ширм, но мне показалось, что сегодня они стоят по-иному. Прежде ширмы делили гостиную на маленькие выгородки; сейчас образовывали своего рода коридор, уводящий в путаный лабиринт.

— Эсбери? — позвала Бонни ровно и спокойно, но с механически резкой ноткой в голосе. — Ты дома?

Единственным ответом стал шепот ветра, влетающего через невидимое открытое окно. Я хотел позвать погромче, но горло сжалось — я понял, что это бесполезно.

Бонни взяла меня за руку, и мы вместе двинулись в глубь квартиры.

Не желая идти по импровизированному коридору из китайских ширм, я с силой наподдал ногой ближайшую. Падая, она увлекла за собой соседнюю, и вскоре все ширмы повалились, как костяшки домино. Солнце просвечивало сквозь тонкие бумажные экраны, беспорядочными грудами лежавшие на полу.

Аутсайдер полусидел на диване, удобно, расслабленно. Рядом стоял поднос с несъеденной едой. Голова покоилась на подушках, на губах застыла легкая улыбка. Мы подошли ближе, уже зная, что Эсбери мертв.

На его колене лежала желтая квитанция.

— Надо идти, — сказал я. — Он нам уже не поможет.

Бонни трясло — от гнева, от страха, я не знаю.

— Они убили его!

— Кто-то убил, — согласился я. — Это их работа. Я же тебе рассказывал. Я же…

— Вон квитанция. Они что-то забрали.