Я бродил по городу два дня и две ночи, траля улицы и показывая фотографии Бет всем встречным и поперечным. Большая часть снимков была будуарного характера, но я рассудил, что если кто-то ее и узнает, то именно в таком виде. Городские легенды о ненормальном психе, который шляется по Сан-Диего, приставая к прохожим с непристойными фотографиями, возникли благодаря вашему покорному слуге. Однажды я вроде бы заметил знакомый силуэт — Бет сворачивала за угол, виляя задом, но когда добежал туда, в переулке никого не оказалось, за исключением сморщенной приземистой бродяжки, предложившей подрочить мне за порцию моцареллы.

Я подписал бумаги о разводе на борту самолета, летевшего в Африку.

За столько лет я позабыл, как она выглядела. Вспоминается какой-то стереотип — длинноногая, фигуристая, грудастая блондинка. Типичная шлюха, только без чулок в сеточку: сетчатые чулки Бет на дух не переносила.

Зато я помню Мэри-Эллен. По крайней мере ее длинные ноги и руки и то, как живот под ребрами проваливался маленькой ложбинкой, а к бедрам выпукло округлялся — восхитительная пригоршня плоти, которую я тысячи раз целовал в те шесть месяцев, которые мы прожили вместе. И я помню упрямый подбородок Мэри-Эллен, ее вздернутый нос и ярко-голубые глаза, и даже если все подробности не складываются в единый облик, разве это хуже, чем помнить саму Мэри-Эллен?

Конечно, я помню Мелинду. В конце концов, я видел ее сравнительно недавно.

Я помню Кэрол и то, как она заставляла меня чувствовать, что мне нельзя всего этого забывать. Я помню, как она притягивала меня к себе посреди ночи и отпихивала, едва я начинал ощущать себя комфортно в такой близости. Я помню Кэрол, поскольку она ни за что не хотела менять эту привычку.

А Венди, которую по идее должен помнить особенно четко, ведь такую я искал полжизни и потерял всего через несколько лет, вспоминается реже и реже. Я могу вызвать ее в памяти и рассматривать как вздумается, но лишь по частям. Если пробую вспомнить Венди целиком, образ расплывается и приходится начинать все заново. Я могу представить себе ее панорамной съемкой — камера медленно поднимается от ступней до волос, как снимали инженю в старых фильмах, или плотоядно поводить объективом от грудей к лицу и обратно, но ничего целого, все неуловимо-мимолетное.

А теперь Бонни, ходячая загадка. Сейчас она в соседней комнате, но хотя до нее всего шестьдесят футов, мне трудно отделить ее облик от моих бывших жен. Как видеосъемка со спецэффектами — нос от одной, губы от другой, и выходит не женщина, а новый Франкенштейн.

Однако что-то в ней постоянно заставляет меня вспоминать прежнюю жизнь, пытается помочь мне соединить ее с теми, кого я знал, и тем, что я делал. Я еще не понял природу этого явления. Часто кажется — вот-вот вспомню, но стоит погнаться за мелькнувшей мыслью, как она ловко уворачивается, словно дети от водящего в «салках». Ничего, пойму рано или поздно.

Конечно, я мог бы сходить в другую комнату и посмотреть, как выглядит Бонни. Спросить ее, почему, черт побери, она кажется мне такой знакомой. Вряд ли она станет возражать. Я бы не стал.

Но уже поздно. Я устал. А завтра переезд.

XIII

Характеристика современного Человека-биокредиты-возвращающего выглядела бы примерно так:

По природе всеяден, почти обязательно мужского пола, чаще всего одинок. Питается готовой пищей и напитками или остатками съестных припасов в доме клиента, когда ограничен временем. По привычке то и дело поглядывает через плечо, опасаясь нападения. Осторожен, умен, хитер. Носит часы, иногда двое, всегда синхронизированные по местному времени. Со стандартным комплектом оборудования Человек-биокредиты-возвращающий способен видеть в темноте, сканировать незнакомые объекты на большом расстоянии и обгонять клиентов почти в любом забеге на длинные дистанции.