— У них есть какие-нибудь особые навыки? — спросил супервайзер, погибший четыре года спустя в авиакатастрофе, когда «Призрак» пилота дал сбой во время приземления.

— Водили танки на войне и служили в разведке, — ответил Джейк, не дав мне открыть рта. — Но об этом мы не имеем права рассказывать, стало быть, давайте сразу договоримся — квалификация у нас есть. Так что отставить вопросы и предложить работу!

Работу нам дали. Я не помнил себя от радости, когда мне вручили тазер, скальпель и пустую канистру для эфира, не в силах поверить, что благодаря наглости Джейка нас взяли в обход целой очереди квалифицированных кандидатов.

Позже я узнал, что в тот день работу получили все. В союзе не хватало рук — органы продавались как горячие пирожки.

С самого начала Кредитный союз имел неплохую прибыль. С первого года работы, несмотря на неизбежное снижение ликвидности, они ни разу не вышли в минус в квартальных прибылях. Люди покупали и будут покупать искорганы, а при сегодняшнем снижении кредитных ставок не видно конца и края очереди желающих. Другое дело восемь лет назад, когда кредиты в среднем давали под сорок, а то и пятьдесят процентов и многие предпочитали лечиться консервативно, обходясь без чудес техники. Если человек брал больше одного искоргана, выплаты по кредитам попросту складывались. Но Кредитный союз, в совершенстве постигнув искусство хрупкого равновесия, превратившееся сейчас в целую науку, снижал процентную ставку до тех пор, пока клиенты не начали осаждать его офисы.

— Во мне техники на несколько миллионов долларов, — сказала Бонни, когда наше подземное путешествие подошло к концу. Мы ступили на платформу и направились к выходу. Снаружи шел дождь — входящие в метро люди отряхивали зонты и ворчали на погоду.

— Ты выплачивала кредиты?

— Какое-то время. Муж был очень богат — мы были очень богаты — и правильно вкладывал средства. — Она покачала головой: — Вернее, это я грамотно инвестировала его деньги. Он ничего не понимал в рыночной стратегии, а я успевала оказаться в нужном месте в нужное время. Заработала большую сумму на акциях союза и компаний-производителей. Нам везло, очень везло — регулярной выплаты одних процентов было достаточно, чтобы остаться у кредиторов на хорошем счету.

— Это большой плюс, — заметил я, когда мы вышли на улицу. Дождь усилился, барабаня по асфальту большими тяжелыми каплями. Я поднял спортивную сумку над головой Бонни — с оружием и прочим, защищая ее от непогоды.

— Плюс-то плюс, — согласилась Бонни. — Но этого мало. Когда я пришла в себя после всех имплантаций, дело зашло слишком далеко, чтобы заводить ребенка. Мы пробовали ЭКО, гаметы, разве что в чашке Петри младенца не выращивали. Конечно, врачи могли имплантировать зародыш в искусственную матку, но какой ребенок родится у металлической мамаши? Ничего не получилось, чему я вовсе не удивляюсь.

Именно тогда Кен начал ко мне охладевать. Муж любил меня, я знаю, но в его жизни образовалась пустота, которую он не мог заполнить. Кен хотел ребенка, а я была препятствием. Мы говорили об усыновлении, но он, мне кажется, не рассматривал такую возможность всерьез: я видела отсутствующее выражение в его глазах. Он грезил о платьицах, футболе и выпускном вечере своего дитяти. Я мечтала жить для мужа, дать ему все, что он хотел, но вот не судьба. И каким-то образом это оказалась моя вина.

Через два месяца он от меня ушел.

Вот бы свести бывшего мужа Бонни с Бет, Мэри-Эллен или Кэрол. Сожрали бы друг друга за милую душу.

Мы почти пришли к дому, где жил ее друг, но Бонни продолжала рассказывать:

— Исчез однажды ночью, когда я ушла спать, оставив записку — двадцать печатных листов.