— Подожди, — сказал я, отстраняясь от нее.

Мы лежали бок о бок рядом с кроватью, хотя «лежали» кажется мне слишком пассивным глаголом: она обвивала меня длинными и стройными ногами; обе руки цеплялись за мою шею, лицо находилось так близко, что я видели только ее светло-синие глаза. По крайней мере, я думал, что ее глаза оставались синими, хотя тусклый свет ламп в восточном гареме вновь придавал им красноватый оттенок. Клянусь, если бы за последние несколько минут мы провалились сквозь пол и докатились до самого Тартара, я, скорее всего, не заметил бы этого.

— Подожди минуту. Просто подумай… Что мы сейчас делаем?

Она склонилась надо мной и слизнула кровь с моей груди, затем с улыбкой показала мне язык, на кончике которого блестела красная влага.

— Неужели тебя не учили этому в Небесном городе?

— Нет, я говорю о другом. Нам с тобой… не полагается…

Она снова приподнялась на локте и поцеловала меня в лоб. То был удивительно нежный поцелуй — почти ритуальный, с холодными, как у мраморной статуи, губами. Она снова легла на бок, призывно прижалась ко мне и начала тереться о моего маленького «Билли».

— Лично мне плевать!

Она казалась пьяной. Ее голос звучал в диапазоне между смехом и горькими рыданиями.

— Меня не волнует, что подумают другие. Не сейчас… Не в такое мгновение. Это наше время, Бобби. Что бы ни случилось позже…

Она замолчала и приподняла лицо для поцелуя — прекрасное, предательское и недостойное доверия лицо инфернальной графини. Я тоже больше ни о чем не беспокоился, забыв о треснувших ребрах и кровоточащих порезах, о друзьях и ангельском племени, о своем месте в великом вселенском конфликте. Если бы в тот миг к нам ворвался пылающий и рычащий галлу,  я отмахнулся бы от него, как от назойливой мухи. Когда мы слились в жарком поцелуе, мои последние отговорки расплавились в невероятной неге.

* * *

Хотя наши рты не отрывались друг от друга, я быстро освободил ее от порванного платья. Моим глазам предстали небольшие груди и деликатный храм ее грудной клетки. Я медленно снял с бедер Каз тонкую полоску стрингов и, спустив их вниз до пальцев ног, оставил ее полностью обнаженной. Пока я любовался снежно-белым и великолепным телом графини, она помогла мне снять мою одежду, нетерпеливо теребя и стаскивая с меня рубашку и брюки. Мы оба смеялись над нашими неуклюжими действиями, но даже в эти мгновения прижимались друг к другу телами, дрожа от закипавшей страсти. Наши губы упивались близостью, целовали кожу, сосали соски и пробовали на вкус кровавый пот. Казимира больше ничего не говорила. Она лишь стонала от удовольствия и побуждала меня к новым ласкам. Тела, покрытые небольшими ссадинами и порезами, зудели от жжения. Но сейчас, в той же комнате без окон, где проходила наша схватка, боль этих ран лишь расширяла диапазон удовольствия.

Ее кожа была холодной, как живот замороженной рыбы — гладкая и сухая в тех местах, где ее не касалось мое потное тело. Она пахла кровью и мускусом, и этот сладкий запах обволакивал меня, как змея, поймавшая в саду спящую птицу. Когда мое лицо прижалось к ее животу, на миг (только на одно мгновение) у меня возникло ощущение, что Казимира была ожившим трупом и что я целовал тело мертвой женщины. Я отпрянул в шоке, но один взгляд на ее лицо, искаженное пугающей потребностью в любви, подсказал мне, что наши отношения представляли собой нечто более сложное, чем просто ужасную нелепицу или хитрую уловку в долгой вселенской войне. Мы были существами из разных миров, однако в данный момент хотели одного и того же, не понимая точно, кем являлись на самом деле и к чему мог привести наш союз.

Она была стройной, как балерина. Никаких жировых отложений. Маленькие груди, как у юной девушки, венчались пурпурными бутонами ареол и сосками — такими холодными и твердыми, словно мороженое из холодильника.