— Тем более. Это его только подзадорит, ибо в эдикте есть пункт, где сказано, что протестантам запрещено быть вооруженными во время собраний.

— Почему вы решили, что герцог должен быть здесь именно в это время?

— Потому что вас предали, и судьба собравшихся людей предрешена. Через несколько минут тут начнется побоище!

Наступило недолгое молчание.

— Что вы предлагаете? — хмуро спросил дворянин, с беспокойством поглядев на дорогу.

— Вы все должны сейчас же разойтись. Позже, когда войско пройдет, можете собраться снова, никто вам уже не помешает.

— Почему я должен верить вам?

— Потому что я ваш друг, хотя меня здесь никто и не знает. Единственный человек, кому я знаком и кто не сомневается в моем настоящем вероисповедании, — это принц Людовик Конде, который останавливался однажды у нас в замке.

— Ого! — насмешливо воскликнул незнакомец. — Так вы знакомы с принцами крови?

— Мсье, мы только теряем время на бесполезную болтовню.

— Хорошо, пойдемте к нашим братьям. Вы расскажете им все, о чем только что поведали мне. Как они решат, так и будет. Но если они признают в вас паписта и посчитают за шпиона, нам придется вас повесить.

— Снова напрасная трата времени, а между тем оно сейчас очень дорого для вас. Но будь по-вашему.

Лесдигьера отвели вместе с лошадью к риге, и там, сосредоточив на себе любопытные взгляды, он рассказал двум сотням кальвинистов, какой опасности они подвергаются.

Наступила тишина. Но ненадолго; сразу же послышались недовольные голоса:

— С какой стати ему нападать нас? Ведь он нарушит тем самым королевский эдикт о терпимости!

— Он сделает это потому, — ответил Лесдигьер, — что принадлежит к семейству герцогов Лотарингских и является таким же католиком, как римский папа и наш король. Королева-мать никогда не простила бы принцу Конде того, что простит герцогу Гизу, и он прекрасно понимает это.

— Выходит, правительству наплевать на эдикт?

— Вовсе нет, но это не относится к Гизу. Этот человек возомнил себя в недалеком будущем королем, а потому любыми способами добивается признания французского народа. Что, как не избиение гугенотов принесет ему наибольшую популярность в массах?

— Но он француз, разве он посмеет напасть на безоружных соотечественников?

— Герцог вовсе не француз, его земли и родовые замки находятся на востоке, за пределами Франции. Посмеет ли он напасть, спрашиваете вы? Разве не Гиз учинил расправу над лучшими умами Франции в замке Амбуаз, когда для приговоренных не хватало виселиц и их вешали по его приказу на зубцах замковых стен? Разве не с его ведома, заманили в ловушку наших вождей Антуана Бурбонского и Людовика Конде, которым только смерть короля помогла избежать топора палача? А кто собирался позвать во Францию иезуитов — воплощение кровожадности и мракобесия, — призывающих католиков к тому, что гугенотов надо душить, резать и сжигать на кострах? Чего же вам еще надо? Неужто вы полагаете, что он остановится теперь, имея в подчинении хорошо вооруженное войско?

Некоторые согласились с оратором, но большинство все еще не верили ему. Люди были словно ослеплены, будто наваждение какое-то нашло на них, заставив забыть о благоразумии. Будто дьявол вселился сейчас в души гугенотов; они принялись вдруг возмущенно вопить, указывая на Лесдигьера:

— Не верьте ему, это слуга Антихриста! Уж больно складно говорит! Он хочет, чтобы мы разошлись, рассчитывая заманить нас в настоящую ловушку, а не в ту, о которой здесь рассказывает!

— Мы сильны, пока мы вместе, не будем же расходиться, братья!

— Споемте, братья, псалом во славу Господа нашего.