Если кто-то и любил народ в огромном доме на площади Обновления, то это сублейтенант Миленнис, потому что он вышел из народа, потому, что в руки его навеки въелся табачный сок, а принципы Восьмого Сентября стали его жизнью. Итак, дано: дон Леопольдо — заслуженный маразматик с манией величия, шеф — продал честь революционера за радость так и подохнуть в своем кресле; "стальные лбы" — им бы только танки на перекрестки и второго Добуниса во дворец. И что против всего этого? Черная Гвардия и только она. Не из мраморных особняков вышли ребята в форменках; что ни анкета — то из крестьян, из рабочих, из тех очкастых, что гнили вместе с пеонами на окраинах, учили и лечили. Что ж, не так уж и мало. И, значит, вывод: Движение пора почистить, крепко и на совесть. Тем паче, что сама логика борьбы дарит "Обновлению Восьмого Сентября" редкий случай.

   Белорукий ублюдок не был похож на слизняка. Уж слишком бешеные глаза. Что-то личное? Или, может быть, убехденный? Ни к чему гадать. Следует использовать. Ну, что ж, если по пунктам — ситуация такова: сегодня, в 20.00. этого «сынка» выведут на процесс. Быстро у них, однако, и бсз следствия практически. А как же? Уже все готово. Дон Серхио попросил, дон Рауль позаботился, дон Леопольдо не отказал — гуляй, Лео. Моника свидетелем выступит, она девочка толковая, вот только не на тот толк ставит, в невинность со старичками играет. Может и впрямь, в невестки к советнику нацелилась? Ну-ну. А дон Леопольдо — лично! — поручителем выступит в трибунале; охрану уже предупредили, чтобы смотрела в оба. Вот тут и стоит подключиться. Кого надо предупредить и если все будет, как хотелось бы, дона Леопольдо разыграем, как по нотам. Рауля сразу же — под суд! О чем это ты с террористами в камере беседовал?! "Стальные лбы"? Эти без приказа не рыпнутся. А мы главных горилл изолируем. Народ нам не простит, если мы не используем этот шанс. Нет времени ждать. Успеть бы раньше "стальных лбов"…

   Все своё обаяние профессионального либерала сублейтенант Миленнис вложил в короткий и искренний разговор. Подними глаза, парень. Мы ровесники. Мы хотим одного. Неужели ты думаешь, что нам здесь неясно: старики предали дело Движения. Мы не слепы и не идиоты. Парень, я не вправе рассказывать многое, но через пару часов тобя поведут на процесс. Не надейся, тебя не расстреляют — тебя выставят шутом, а потом отпустят. Ты ведь знаешь Монику из вашей группы? Так вот, она покажет, что ты — сексуальный маньяк. Не дергайся! Психов не судят, твой папаша это отлично знает.

   Теперь сублейтенанту было ясно: этот Лео на верном пути, он сделает всё. Сухими точными фразами, словно самому себе, Миленнис объяснил: публики в зале не будет. Только судьи, Моника и дон Леопольдо. Президент хочет взять крестника на поруки. Я не стану скрывать, парень, ты погибнешь — но погибнешь, как герой. И мы позаботимся, чтобы имя твое чтили, как имя героя. Если сами останемся живы и победим. Обыскивать тебя не станут.

   Вальпарадисо-папа, весёлый, ветреный, суматошный, как будто ждал паузы. Он бросил в открытое окно песню, под которую любили танцевать оба юноши, сидящие в кабинете. И они на миг оттаяли, прислушиваясь, даже улыбнулись — одновременно. "Ах, моя сеньорита, ты цветок горного жасмина; я ищу тебя на полянах сельвы, но ты далека!".

   Человек, сидящий напротив, был совсем не похож на слизняка. И сублейтенант Миленнис поднялся, расстегнул кобуру.