Хмурое зимнее солнце, проглянув меж туч, осветило каменистую дорогу, покрытую островками полурастаявшего снега. Светло-серый, почти белый конь сам казался сделанным из этого снега – или облаком, спустившимся к земле. Хвост и грива развевались, будто метель, и всадница в синем плаще и с вьющимися по ветру длинными рыжими волосами была подобна валькирии, мчащейся на битву. При свете дня она казалась еще лучше, чем в дрожащих отблесках пламени, и Кнут застыл, не в силах отвести глаз. Он снова видел свою богиню Фрейю и теперь уже знал, кто она; но и открытие, что эта девушка – обычная смертная, ничуть его не разочаровало.

У ворот она остановилась. Рабы подбежали, чтобы помочь ей сойти с седла. Кнут было двинулся, но остался на месте. Спешившись, Гуннхильд подошла к бабушке.

– Кто этот человек, ростом и всем видом так похожий на конунга? – весело обратилась она к Асфрид. – Должна ли я приветствовать его как Кнута, сына Горма, или как Харальда, сына Горма? Ведь не может быть, чтобы он был простого рода!

– Да ты же меня знаешь! – Кнут наконец пришел в себя и улыбнулся. – Неужели у женщин и впрямь такая короткая память, как говорят, и ты всего за три дня успела меня забыть?

– За три дня? – Гуннхильд вытаращила глаза в выразительном недоумении. – Я никогда тебя не видела. Может, ты сам скажешь, как мне тебя называть?

– Я уже отвечал тебе на этот вопрос.

Гуннхильд обернулась к Асфрид с выражением недоумения и легкой обиды.

– Он смеется надо мной! Кто этот человек и почему он думает, будто я его знаю?

– Это Кнут, сын Горма, сын королевы Тюры, нашей с тобой родственницы через моего деда Сигфреда-конунга, – обстоятельно пояснила Асфрид с самым достойным и невозмутимым видом. – А почему он думает, будто ты должна его знать – наверное, он так прославлен в Ютландии, что лишь невежды не поймут с первого взгляда, кто перед ними. Надеюсь, он простит девушку, которая не по своей вине осталась в неведении.

– Но ты же приезжала сюда! – воскликнул Кнут. – Приезжала ночью, на пир в честь Дня Фрейи!

– Я? – Гуннхильд вытаращила глаза. – Я приезжала? Что ты такое говоришь, Кнут-конунг? Как я могла сюда приехать в День Фрейи? Как я могла бы сама отдаться в руки враждующего с нами рода, пока не заключено даже перемирия? Я надеялась, что моей бабушке, мудрой королеве Асфрид, удастся склонить тебя к миру, но как это могла бы сделать я, молодая девушка?

– Но мне ведь это не приснилось! Ты была здесь! – Кнут оглянулся на своих людей, и те дружно закивали. – Ты приехала – правда, конь был другой, вороной, – и мы все подумали, что к нам на пир явилась сама Фрейя! Любой бы подумал… – добавил он, еще раз оглядев Гуннхильд.

Было ясно, что он хочет сказать: такую красивую девушку всякий примет за богиню.

Сейчас она казалась даже более красивой, поскольку при свете дня яснее была видна нежность белой кожи, прелесть каждой черты, яркий румянец, золотистые веснушки на чуть вздернутом носике, серо-голубые глаза, будто весеннее небо. От влажного воздуха ее волосы распушились и окружали голову и фигуру девушки, будто пламя.

– О боги… – прошептала Гуннхильд с потрясенным видом. – О Фрейя…

Изумленными глазами взглянув на Кнута, она перевела взгляд на Асфрид.

– Я поняла, в чем дело! – Королева Асфрид кивнула. – Боги благосклонны к тебе, Кнут-конунг. В свой праздник Фрейя и правда спустилась с небес, желая повидаться с тобой, но, чтобы не ослепить смертных истинным видом своей красоты, она приняла облик моей внучки.