— Я бы иначе сказал. Николай Прознанский — самоубийца из мести, мести близким, так сказать, — добавил Шумилов, — Но он, хитрец, он всё устроил, чтобы придать видимость, будто с ним расправилась мифическая радикальная группировка. Он и письмецо настрочил в канцелярию градоначальника загодя. Чтобы потом, когда начнется розыск, это обстоятельство подкрепило его вымысел. Он и папиросы отравил. Он рассчитывал всех запутать. Дабы папа и мама, заламывая руки, скорбели о нем! Да чтобы Верочка Пожалостина сокрушалась, ах, каким романтичным был Николай Прознанский, в какую загадочную интригу он попал, а я-то и не распознала в нём человека незаурядной судьбы! Тьфу, противно! Заварил кашу, сопляк, и теперь невиновный человек который уже месяц находится в тюрьме.

— Не думаю, что Николай Прознанский специально хотел навести подозрение на Жюжеван, просто так вышло.

— Разумеется, — согласился Шумилов, — подозрение на неё навели Дмитрий Павлович и Софья Платоновна. Полагаю, сынок был бы страшно возмущён, если бы узнал во что трансформировался его глубокомысленный замысел. Он-то думал о карбонариях, о заговорах, о ядах, о том, как высшая полиция по всем углам Империи бросится трясти политических преступников. А вместо этого папа с мамой состряпали пошлый сюжет с гувернанткой в главной роли. Ожидалась трагическая рыцарская баллада, а получилась какая-то пошлейшая песнь менестреля!

Они поговорили еще немного. Но разговор на отвлеченные темы не вязался: каждый думал о предстоящем деле. Пожимая на прощание руки, Хартулари сказал задумчиво:

— Зло часто побеждает. Но не в этот раз. Ибо нравственный закон — это не абстракция, это то, что даёт силы правому человеку быть правым.

18

Настало 6 ноября, день суда. С раннего утра Алексей Иванович явился на службу для завершения последних приготовлений. Накануне он лично объехал свидетелей обвинения, заявленных для представления перед судом присяжных. Все были в городе, никто не заболел, не заявил об отказе выступить в суде. Шидловский расписал очерёдность их допросов на заседаниях, благодаря чему перед жюри присяжных должна была развернуться яркая картина нравственного падения уважаемой дотоле женщины под пагубным влиянием аморальной связи и необузданной ревности. И результатом этого безудержного падения явилась трагическая гибель прекрасного молодого человека, только вступавшего в жизнь.

Уже за два часа до открытия заседания, запланированного на десять утра, перед зданием окружного суда на Литейном стала собираться толпа, жаждавшая попасть на свободные места в зале. Ожидалось, что таковых мест будет не более пятидесяти, поскольку остальные были закреплены за гостями с пригласительными билетами. В числе последних была многочисленная родня потерпевшего, представители различных столичных ведомств (зачастую не имевших никакого отношения к правосудию), а также почти три десятка корреспондентов столичных газет.

Председательствовал на процессе Анатолий Федорович Кони, сравнительно молодой юрист, сделавший в министерстве юстиции головокружительную карьеру. Даже оправдательный приговор Вере Засулич, процесс по делу которой также вел Кони, не особенно повредил ему. Министр юстиции Пален предложил Кони уйти в отставку; последний этого не сделал. Уже одно то, что председатель окружного суда — пусть и столичного! — позволял себе манкировать мнением министра, свидетельствовало о том, что Анатолий Фёдорович чувствует себя в коридорах власти весьма уверенно.