— Это протоколы допросов: Софьи Платоновны Прознанской, матери покойного, гувернантки Мариэтты Жюжеван, соученика и друга Николая Прознанского Владимира Соловко, — Шумилов выложил перед начальником исписанные листы, покуда еще не вшитые в дело, — Кроме того, сегодня к вечеру у нас появится собственноручно написанная ротмистром Бергером записка с ответом на некоторые вопросы, поставленные мною. Я не уверен, что показания жандармского офицера следует оформлять в виде допроса, может, вообще без них следует обойтись? По большому счету, ничего существенного он не сообщил.

— М-м, посмотрим. Что ж, Алексей Иванович, ты, братец, молодец. Когда ж столько успел?

— В пятницу допросил, протоколы в субботу оформил, сегодня Жюжеван и Соловко должны заехать, подписать.

— Это хорошо. Бумаги должны быть в порядке, — задумчиво пробормотал Шидловский, — вот что, скажи пожалуйста, есть какие-нибудь следы радикальной группы или противоправительственных настроений в окружении покойного?

— Нет, Вадим Данилыч, явных следов пока нет… Обычные молодые люди. Круг интересов самый заурядный: ресторации, женщины, прогулки, а также развлечения известного рода.

— С женщинами, ты хочешь сказать? — уточнил помощник прокурора.

— Именно. Но покойный ездил с друзьями в бордель всего один раз, причем с женщиной не уединялся.

— Это довольно странно, — задумчиво пробормотал Шидловский, — Молодой мужчина, горячая кровь… Ладно, к этому мы вернемся, что там дальше?

— Николай Прознанский общался только с людьми своего круга, это было довольно тесная компания. Пока ничего предосудительного. Но я ещё не со всеми поговорил, с кем желал бы.

— Ну, а неявные следы?

— Гувернантка рассказала о случае с папиросами, он изложен в протоколе, который сейчас находится у Вас. Если кратко: 2 апреля сего года в присутствии своих приятелей Николай закурил папиросу из партии, которую некоторое время назад набивала Жюжеван. Папироса показалась ему необычной на вкус. Тогда гувернантка сама закурила и ей неожиданно стало плохо. Родители всполошились, вызвали доктора, он определил, что папиросную бумагу перед набивкой пропитали раствором морфия.

— Опять морфий! — помощник окружного прокурора с несвойственной ему эмоциональностью ударил ладонью по зеленому сукну стола, — И что же было дальше?

— Полковник все папиросы уничтожил, дети были наказаны за шалость. Члены семьи сошлись на том, что случившееся явилось затянувшимся продолжением первоапрельских розыгрышей.

— Так. Вот что решаем: опросы приятелей покойного следует продолжить. Надо выявить ВСЕ контакты Николая. Этим займетесь Вы в ближайшие дни. И еще: необходимо ещё раз переговорить с полковником Прознанским. Как ни крути, а в его доме было полно яда, даже цианид был, о котором, заметьте, он сам не рассказывал. С полковником я поговорю сам. Это первое. Второе — случай с папиросами. В свете гибели сына эта история приобретает совсем иной оттенок. Возможно, это была первая и неудачная попытка отравить Николая. Почему о папиросах с морфием ничего не сказали отец и мать Николая во время нашего посещения квартиры? Почему ничего об этом не сказал нам доктор Николаевский? Как-то это… неправильно. Не забудьте, Алексей Иванович, об этом происшествии поинтересоваться у лиц, с которыми будете беседовать. Третье: в анонимке, полученной канцелярией градоначальника, прямо сказано об «экспериментах с ядами», а Николай действительно увлекался химией, экспериментировал. Теперь главный вопрос: кто мог об этом знать? Разумеется, человек неслучайный, тот, кто был вхож в дом. А это опять же приводит нас к компании его сына.