Когда увидела Настасья голову отца, не заплакала она, не вздохнула, но взяла одежду своего младшего брата, вороного коня своего младшего брата и бросилась в гущу схватки, чтобы найти и убить Давуда. И Давуд, завидев юношу-всадника, прицелился в него из волшебного ружья. И смертельной оказалась его пуля. Вздохнула прекрасная Настасья и пала бездыханной. Тотчас же черномазый раб отрезал ей голову. Но усов у нее не было, и снял он с нее шапку и взял за длинные кудри, и узнал Давуд волосы прекрасной Настасьи.

Соскочил он с коня и поцеловал окровавленную голову.

«Заплатил бы я цехин за каждую каплю крови прекрасной Настасьи! Дал бы руку себе отрезать за то, чтобы живой отвезти ее в Баню Луку».

И швырнул он волшебное ружье в колодец Воштины.

Бан Хорватии

Жил да был в Хорватии бан, кривой на правый глаз, глухой на левое ухо. Правым глазом глядел он на нищету народа, левым ухом слушал жалобы воевод. У кого было много богатства, того он судил, а кто бывал осужден, тот умирал. Так-то велел он обезглавить Гуманай-бея и воеводу Замболича, да и захватил их богатства. Под конец прогневили бога его злодеяния, и позволил он призракам мучить бана во сне. Каждую ночь в ногах его постели появлялись Гуманай и Замболич, стояли они перед ним и глядели на него взором тусклым и мрачным. В час, когда звезды бледнеют, когда розовеет небо, тогда — говорить об этом страшно — оба призрака склонялись, словно приветствуя его в насмешку. Падали их призрачные головы и катились по коврам, и только тогда бан мог заснуть. Но однажды ночью, холодной зимней ночью, заговорил Гуманай и сказал ему так: «Прошло уже много времени, как мы тебе кланяемся. Почему же ты еще ни разу не ответил нам на поклон?» Тогда поднялся 6ан, дрожа всем телом. И пока он кланялся им, оторвалась его голова и покатилась по ковру.

Умирающий гайдук

Ко мне, старый, седой орел, я Гаврила Заполь. Часто кормил я тебя мясом пандуров, моих заклятых врагов; а теперь я ранен и умираю. Ты можешь отдать своим орлятам мое сердце, мое смелое сердце, но сперва окажи мне услугу. Возьми в свои когти мой пустой патронташ, отнеси его брату моему Джордже, пусть он за меня отомстит. Двенадцать патронов было в моем патронташе, и двенадцать мертвых пандуров ты увидишь вокруг меня. Но всего их было тринадцать, и тринадцатый, по имени Боцай, подло выстрелил мне в спину. И еще возьми в свои когти вышитый платок; отнеси его прекрасной Каве, чтобы она им утирала слезы, которые по мне проливает.

И орел отнес патронташ брату его Джордже и видит: сидит Джордже и попивает водку. И отнес он платок прекрасной Каве — а она справляла свадьбу с Боцаем.

Грустная баллада о благородной супруге Асана-аги

Что белеет на зеленых холмах? Снег ли это? Или белые лебеди? Снег бы уже растаял, лебеди бы давно улетели. Это не снег и не лебеди: это шатры Асана-аги. Он лежит и стонет, жестоко болит его рана. Ухаживают за ним мать его и сестра. Только любимая жена, оробев, не посмела прийти, и нет ее с ним и у его ложа.

Когда утихла немного боль, велел он передать своей верной супруге: «Не смей на меня смотреть в белом моем доме, в белом моем доме и перед моими родичами». И, услышав эти слова, заперлась жена аги в своей половине, полная печали и скорби. Вот услышала она у дома топот конских копыт, и подумала несчастная супруга: муж ее подъезжает к дому; и бросилась она на балкон, чтобы скорей его увидеть. Но обе ее дочери поспешили за нею: «Стой, милая матушка! Это не отец приехал, это не Асана-ага. Это наш дядя, бей Пинторович».

Остановилась несчастная женщина. Обняла она родного брата. «О брат мой, позор великий! Он меня отвергает, а ведь я родила ему пятерых детей!»

Угрюмо молчит бей.