– Тогда пошли к комдиву.

Обычно комдивом называли командира дивизии, а у них – дивизиона. Штаб артиллеристов располагался в деревушке, в километре от передовой. Не успели к избе подойти, где комдив расположился, а майор уже сам на крыльцо вышел.

– Товарищ майор, разрешите доложить? – вскинул руку к пилотке Илья.

– Докладывай.

– Старшина Сафронов, из автороты. От четвёртой батареи ни одного целого орудия не осталось. Моя машина за позициями батареи стояла. Жду приказаний.

– Машина на ходу?

– Так точно!

– Гони её сюда. Если по дороге батарейщиков встретишь, сажай в кузов.

– Слушаюсь!

Приказ отдан, надо исполнять. Илья до грузовика добрался, а у машины два пехотинца бензин из бака сливают в ведро. Сцепился с ними Илья:

– Вы что же грабежом занимаетесь? Без бензина грузовик – недвижимое имущество! А ну сливайте в бак!

– Нам в бутылки залить. Чем танки останавливать? Посмотри – ни одной пушки целой.

– Ладно, идите.

Пехотинцев понять можно. Если танки снова пойдут в наступление, останавливать их нечем. Из дивизиона осталось две пушки, как слышал он у штаба. В траншеях гранат уже не осталось, как и бутылок КС.

Завёл мотор, дал на холостых поработать немного, поехал к штабу. Сколько ни посматривал по сторонам, а батарейщиков не видел. Не зря артиллеристы «сорокапяток» получили печальное, но точное прозвище «Прощай, Родина!». Солдаты на язык остры, дадут прозвище – не в бровь, а в глаз. И пошло оно гулять по всем фронтам. Причём прозвища давали не только красноармейцы, но и солдаты вермахта. Например, в 1943 году, когда Илья пленного взял, тот про наш штурмовик Ил-2 сказал «цементный самолёт». Илья удивился:

– Почему?

– Сбить трудно, по нему стреляешь, а он летит.

Немцы называли наши «катюши» «сталинским органом» за характерный звук, красноармейцы немецкий шестиствольный реактивный миномёт – «ишаком», тоже за похожий звук.

Глава 2

«Отступление»

В кузов погрузили нескольких раненых, в кабину уселся усатый военфельдшер:

– Поехали!

– Куда?

– В медсанбат, я покажу дорогу.

Да какие на фронте дороги? Одни направления. Прошли два танка на позиции, за ними несколько тягачей с пушками, по их следам другие едут – готова фронтовая дорога. На кочках трясло сильно, раненые от боли матерились, стучали по кабине:

– Эй, не дрова везёшь!

Всё же усатый медик дорогу знал, к госпиталю на окраине села вывел точно. Однако раненых не приняли: шла эвакуация. Их перевозили на железнодорожную станцию. Военврач в белом халате, заляпанном пятнами крови, махнул рукой:

– Езжай на станцию, там бойцы помогут раненых в вагоны перегрузить, потом возвращайся. Надо помочь перевезти, у нас всего две машины, а раненых полторы сотни.

Илья мысленно охнул. В полуторку входило четверо лежачих и двое легкораненых, которые могли сидеть. От госпиталя к станции – укатанная гравийка, добрались быстро. На станции бойцы, явно нестроевые, все в возрасте за полтинник, перегружали раненых в санитарные вагоны.

Илья успел съездить четыре раза, когда на станцию налетели пикировщики Ю-87, прозванные «лаптёжниками» за неубирающееся шасси с обтекателями. Да собственно, и не станция была, а разъезд. И стоял на нём единственный поезд, на крыше и стенках которого крупно красные кресты в белом круге нарисованы. На первых порах наивно полагали, что кресты защитят от обстрелов и бомбардировок, ведь СССР и Германия в своё время подписали международные конвенции.