Как ни странно, отечественное оружие ещё валялось в траншеях и окопах. Обычно после атаки на поле боя выходили похоронные команды, следом за ними – трофейщики. Эти собирали оружие: своей армии и противника. За ними – эвакуаторщики, буксировали с поля боя подбитую технику, годную для восстановления. Обе армии не брезговали пользоваться трофейным оружием. Немцы использовали наши Т-34, они были даже в танковых бригадах СС, которые обычно получали лучшее вооружение. А ещё переделывали наши пушки Ф-22: рассверливали камору под свой снаряд, делали более низким броневой щит. Получалось отличное противотанковое орудие, прозванное нашими танкистами «гадюкой». Красная армия не отставала, использовали немецкие танки и самоходные орудия, которых остро не хватало в 1941–1942 годах. До начала войны самоходных орудий в РККА не было, и, взяв трофеи, наши военспецы не знали, как писать. Приловчились – обозначали как танк без башни. Причём эти сводки о трофеях шли наверх, в Ставку.

Илья с бойцами несколько землянок и блиндажей осмотрели. Нашли сотни полторы патронов, пачку ржаных сухарей – уже удача! Выбрались из блиндажа, а на бывшей нейтральной полосе какое-то движение, потом мотор заработал, слабо засветилась синяя фара. Так, немецкие эвакуаторщики хотят вытащить подбитый Т-III. Пригнали тягач, такой же Т-III, только без башни, на её месте небольшой кран – «гусак» стоит, им обычно двигатели с бронетехники снимают. На тягаче из вооружения только курсовой пулемёт. Эвакуаторщики, что наши, что немцы, не вояки, механики и техники, их дело – ремонт. Илья сразу и предложил:

– Парни, на бывшей нейтралке немцы пытаются свой подбитый танк за тягач зацепить и на полевой танкоремонтный завод отправить. Предлагаю немцев пострелять, а одного-двух хорошо бы в плен взять.

– Думаешь, медаль дадут?

– А ты на фронте разве ради медали? Пленного допросят. Если толковый, то скажет, где какая дивизия наступает, какие задачи поставлены.

– Старшина, тебе бы в разведроте служить, а не нами командовать. Ладно, считай, уговорил. Что делать-то?

– Подбираемся поближе, я постараюсь кого-нибудь захватить. Если немцы меня обнаружат и стрелять начнут, вы отпор дайте. Мне пленного надо увести.

– Ладно!

– Не ладно, а так точно!

Илья ещё отойти не успел, как услышал, один боец другому сказал:

– Старшина наш служака, положит всех не за понюшку табаку. Драпать надо!

Вскипел Илья. Тяжких боёв, как в сорок первом, в котлах, эти бойцы не знали, а трусили. Ну, вернётся он в отряд, сделает выволочку.

Немцы свет в фарах не зажигали, но фонариками пользовались и вели себя спокойно. Конечно, считали – уже в своём тылу, ведь передовые части километров на двадцать-тридцать ушли, выстрелов из пушек не слышно. Немцы переговаривались, жаль, Илья языка не знал. Трос был прицеплен к тягачу и подбитому танку. Двое пошли к тягачу, один полез в люк подбитого танка. Самое время действовать. Илья буквально взлетел по каткам на броню, сорвал карабин с плеча, сунул в лицо немцу:

– Руки вверх! Это… хенде хох, фриц! Вылазь! Как это будет? Чёрт! Ауфштейн! Нет, это «встать».

Но немец понял. Выбрался из люка на броню. Илья сразу кобуру лапнул, вытащил «парабеллум», в свой карман определил.

– Век! Иди, фашист!

Немец с брони на землю спрыгнул, оглядываясь на Илью, зашагал. Похоже, не мог поверить, что перед ним русский и он взят в плен. Миновали место, где бойцы ждать должны, а их нет. И «сидора» нет, где патроны и пачка армейских сухарей в вощёной бумаге, упаковка стандартная – килограмм. Всё же ушли, бросили. М-да, надеяться нельзя, подведут, причём в самый тяжёлый момент. Таких сразу бы в трибунал. Илья, повоевав в сорок первом, изведав всю горечь отступления, превосходство немцев в технике и тактике, считал – многое от крепости духа зависит.