Лин чертила на земле какой-то узор, а заметив, что я слежу за ней, с ухмылкой загладила его.

— Что это было?

— Ничего. — Она пожала плечами. — Просто знак, который показал мне отец, а ему — какой-то проезжий.

— Христианский знак?

— Думаю, да. Отец сказал, что тот человек провел некоторое время с монахом, который живет в пещерах около Имонта, так что, может быть, это и христианский знак.

Я подтянула колени к подбородку, жалея, что у меня нет с собой меховой накидки, потому что неожиданно похолодало.

— Думаешь, он поможет тебе ночью?

— Может быть, но я все равно буду в постели до наступления темноты! — Она рассмеялась, и я, зная, что сделаю то же самое, рассмеялась вместе с ней.

Мы покинули наше убежище и по тропинке поднялись к частоколу на вершине холма. Было слышно, как скот загоняли на бойню, и мы посмотрели вниз, на пологий склон, где в своих загонах толкалась примерно дюжина животных. Появились дубильщики кожи, волоча за собой пустые салазки, а те, у кого не было друга или родственника, с которым можно провести сегодняшнюю ночь, деловито устанавливали кожаный шатер для защиты от сил зла. Мне казалось, что этот шатер — просто укрытие от непогоды, но, возможно, магия Самхейна охраняет родственные души, а толстые стены здесь ни при чем.

Потом мы с Лин расстались; у нее было достаточно времени, чтобы вернуться в сыроварню родителей до наступления сумерек, и я обняла подругу просто для того, чтобы пожелать удачи. Мы не знали ни одного человека, исчезнувшего во время Самхейна, но при дворе были люди, которые видели тела, найденные в лесах, с лицами, застывшими в смертельном ужасе, — жизнь покинула их без каких-либо признаков ранения или борьбы. А некоторые, по слухам, исчезли бесследно.

В этом году священная ночь была спокойной и безветренной, без воющих привидений, нарушающих покой, и, свернувшись калачиком под меховым одеялом, я думала, как хорошо и безопасно в наших высоких комнатах. Мягкий отблеск тусклого света пробивался через незадернутые занавески, отделявшие мой уголок от большой комнаты, где тихо разговаривали родители. Нонни, спящая в своем углу, начала ритмично похрапывать; к этому звуку я привыкла с тех пор, как ребенком спала рядом с ней. Я подумала о людях в шатре около реки и, как многие другие этой ночью, помолилась о том, чтобы ничто не потревожило их сон.

Где-то ночью я проснулась, от захлебывающегося плача ребенка. Храп резко прекратился, пока Нонни возилась с ним, а потом возобновился, когда она снова заснула. Света уже не было, поэтому я знала, что время позднее, и удивилась, обнаружив, что родители по-прежнему не спят. Они говорили тихо, и поначалу я не могла разобрать слов, но когда все смолкло, слышно стало лучше.

— Тогда надо спросить у народа, — говорила мать рассудительно. — Ты знаешь, что они и слышать об этом не хотели, когда ты был ранен в первый раз, и вряд ли решатся сейчас. Ты тот король, который им нужен, и до тех пор, пока можешь сплачивать их в войне и давать мудрые советы во время мира, они последуют за тобой.

— О, я не сомневаюсь в этом. — Голос моего отца был усталым. — Но иногда я думаю, что им нужен король более, — он запнулся, подыскивая нужное слово, — более сильный.

— Как ты можешь сомневаться в своей силе? — Мать была так потрясена, что забыла о необходимости говорить тихо. — Хромой, верно. Даже, если уж на то пошло, искалеченный. Но сила вождя заключается не только в его теле, и многие мужчины хромают от того, что старые раны плохо срослись. Людям безразлично, хром ты или нет, многие, скажу тебе, даже не замечают твоего увечья. В конце концов, ты же хром не от рождения.

Отец тихо прищелкнул языком.