Утер был высокомерен и сух, как и полагалось быть победителю, но он сделал поклон в знак уважения к горю Игрейны.

– С огромной печалью и тревогой я привез тебе тело твоего мужа, – начал Пендрагон, и в голосе его слышались гнев и горечь.

Дети прижались к матери, потрясенные видом и речью этого человека. Игрейна смотрела в его лицо и за суровыми чертами видела разочарование смятенной души, пытающейся безуспешно распутать паутину, сотканную судьбой.

– А теперь я оставляю тебя с твоим горем, – объявил Пендрагон. – Ты можешь похоронить своего мужа, где найдешь нужным, и по обряду, который сама выберешь. Но когда пройдут две недели траура, я вернусь, чтобы сделать тебя своей женой, дабы искупить свою вину.

Потрясенная Игрейна смотрела, как Утер повернулся на каблуках и ушел, не взглянув ни на кого и даже не задержавшись, чтобы посмотреть на нее. Игрейна чувствовала, что Утера распирает ярость, которая гонит его от других людей, и не удивилась, когда узнала, что в тот день он часами скакал по болотам, загнав лошадь и вернувшись в лагерь на кляче, которую отобрал у разбойника, встретившегося ему в лесной чащобе. Жалость к себе и другим не была свойственна Утеру, его достоинствами скорее были гордость, благородство и свирепость.

Свадьба состоялась через две недели. Это было событием, в котором смешалось огорчений столько же, сколько радости. Девочки воспылали лютой ненавистью к своему отчиму, и их отвращение к нему было таким сильным, что Игрейна опасалась за их жизнь под одной крышей в будущем.

Поэтому с душевной болью и в то же время с облегчением она согласилась, чтобы их отослали из дома, как только они с Утером поженятся.

Моргауза уже была обручена с Лотом, королем Лотиана и Оркнейских островов, одним из тех молодых королей, которые спорили друг с другом по любому пустячному поводу в своих королевствах за северным валом. Его выбор был удачным, потому что девушка была дерзкой по характеру и могла бы верховодить в семье, если бы ей достался человек более нерешительный.

Моргану отослали в монастырь на севере, в котором она могла бы научиться искусству врачевания. Это сделали скорее для того, чтобы она была под присмотром монахинь, чем из религиозных убеждений Игрейны, потому что новая верховная королева все еще оставалась язычницей.

– И только тогда, когда я поняла, что мне нужно будет расстаться с ребенком, которого зачала той ночью, я начала сомневаться в силе старых богов, – вздохнула королева-мать. – Потерять всех своих детей, включая еще не рожденного младенца, – слишком высокая цена за любовь, моя дорогая. Но Утер не соглашался оставлять ребенка в своем доме; сначала он говорил, что люди будут считать его ребенком Горлойса, потому что зачат он был сразу после смерти короля-вассала. Потом Утеру стало казаться, что он винит этого еще нерожденного ребенка за то, что он вовлек всех нас в эту ловушку. – Игрейна тихо вздохнула. – А может быть, как утверждает Мерлин, каждый из нас был просто пешкой в руках богов. Перед рождением Артура чародей пришел ко мне и попросил позволения забрать младенца и самому воспитать его. Я никогда не чувствовала себя спокойно рядом с чародеем, но он сдержал свое слово, и Артур стал мужчиной, которого каждая женщина с гордостью назвала бы своим сыном. – Она устремила на меня свой взгляд. – Я не знаю, захочет ли он услышать это, но при случае скажи ему, что я им горжусь.