Муж отвел взгляд от моего лица и смотрел в какую-то далекую, невидимую для меня точку, потом медленно кивнул.

– Я слышу, Гвен… и попытаюсь, – обещал он.

Я не ожидала, что это произойдет так быстро, и тихо улыбнулась, довольная тем, что он понял, как в нем нуждается ребенок.

С этого дня у нас установился негласный распорядок дня.

С утра с Мордредом была я – учила его обращаться с лошадьми, занималась с ним историей, рассказывала об искусстве дипломатии, а с полудня он присоединялся к мальчикам, занимающимся на плацу, куда иногда заходил верховный король посмотреть, как проходят уроки. Артур не говорил и не делал чего-то особенного, но он больше не избегал мальчика, и это было уже начало.

Девушка из Карбонека, узнав, что Ланс в этом году не вернется ко двору, собрала свои вещи и выехала домой, по-прежнему лепеча, что в один прекрасный день он поймет, что именно она предназначена ему судьбой. К тому времени я была более чем счастлива избавиться от нее и от ее пронырливой служанки.

В середине лета Фрида родила близнецов, здоровых и крепких, как и их мать. Мы дразнили главного псаря, что теперь у него есть свой собственный выводок, а он был так взволнован, что на секунду я подумала, что он собирается назвать младенцев Цезарь и Кабаль.

Частенько приезжал погостить Гвин из Нида и привозил с собой своего брата Идера. Вместе с Артуром они изучали родословные лошадей, отмечая появление новых жеребят и посылая годовалых лошадей в Ллэнтвит, где Иллтуд приучал их к поводьям и тренировал.

За стенами нашей крепости поселение Южный Кадбери продолжало расширяться, и бродячие торговцы и купцы постоянно останавливались там. Я старалась не только не спрашивать о Лансе, но и не думать о нем, но каждый гость приносил новые известия о его приключениях. Его благородство и храбрость сделали его имя известным всюду, где он бывал, и скоро люди стали почитать его как своего любимого героя.

– Сэр Ланселот победил разбойника, захватившего купеческий обоз и требовавшего выкуп, – рассказывал один.

– Спас девушку, чей дядя пытался отнять ее земли после смерти ее отца, – говорил другой.

Жил некоторое время отшельником в Бретонских горах, – объявил какой-то монах. – Очень набожный человек, этот бретонец.

Я молча кивала, вспоминая нашу поездку в пещеру к отшельнику, когда Элейна упрекала его в излишней набожности.

К осени, когда кончили убирать хлеб и дни стали прохладными, вернулся с севера Гавейн. Он прошел прямо к Артуру, а потом разыскал меня в саду, где я плела венок из колосков последней скирды с наших полей. Отложив древний символ плодородия в сторону, я встала и по-родственному обняла его, а потом отступила назад и оглядела сверху донизу.

Принц оркнейский, был невероятно худ, но непривычно спокоен. Его движения были не такими резкими, как раньше, и даже голос его стал мягче.

– Наша семья благодарит тебя за заботу о Мордреде. Надеюсь, он не причиняет беспокойства.

Я совсем забыла, что все кругом считают Мордреда членом семьи Гавейна, а не нашим сыном. Гавейн сел на скамью напротив меня и, сложив вместе концы пальцев, задумчиво их разглядывал.

– Мальчик знает, что случилось с его матерью?

Я медленно покачала головой.

– Если и знает, то никогда не говорит об этом. А Бедивер постарался, чтобы никто под страхом наказания не упоминал ее имени.

– Ну, пусть так и будет. Я придумаю, как ответить на его вопросы, когда он подрастет. – Гавейн вздохнул. – Такое долгое было лето. Когда-то надо остановиться и оглянуться. Наверное, уже прошли денечки, когда мы ни о чем не задумывались. Молодым хорошо – они жаждут умереть со славой, чтобы вечно жить в песнях. Но когда тебе уже за тридцать, когда твоя реакция уже запаздывает на какую-то долю секунды, хотя кроме тебя этого еще никто не понимает, значит, тебе нужно призывать на помощь опыт, а не рассчитывать только на храбрость.