Когда с обедом было покончено, молодожены кинулись на штурм Генштаба. Перейдя Дворцовую площадь и разоблачившись, они медленно побрели по залам, непрестанно фотографируясь, чтобы закончить культпоход четвертым этажом, где были собраны коллекции Матисса и Пикассо. Изрядно переевшим римлянином прибыл Володя на встречу с французом. Яркий Матисс бросился Володе в лицо и буквально потряс его до глубины души. Беда была в том, что у Володиной души никакой глубины не осталось. Портрет Делекторской, где жизнелюбие и депрессия отлились в красках, стал последней каплей. К тому времени молодожены ходили по музею уже шесть часов. На глиняных ногах Володя побежал от Матисса прочь и вскоре вбежал в зал Пикассо, где тут же напоролся на «Девушку с мандолиной». Упав на колени, переполненный до краев молодой мужчина страшно завыл, а потом разразился рвотой. Со всех сторон его обступили смотрители музея и посетители. Подбежала взволнованная Катя...
Володя блевал разноцветными красками. Желтая, зеленая, синяя, красная, белая краски извергались из его горла надсадным потоком, превращая пол Генштаба в причудливую абстракцию. Иногда в красках можно было различить кусочки мрамора, гранита, гипса или нефритовую бусину.
Катя закричала:
— Володя, что с тобой! Господи, что с ним происходит?!
Тут к блюющему Володе подбежала пожилая смотрительница, нацепила ему на голову наушники и плотно закрыла глаза дряблыми ладонями.
— Тихо, тихо, маленький мой! Вишь, как оно бывает... Отдавило фибры-то. Поблюй, поблюй. Щас Бузову послушаешь, душа опустеет и легче станет.
Володя слушал Бузову полчаса и все полчаса блевал в принесенные смотрителями ведра. Через полчаса краска иссякла. Посрыгивав немножко нефритом, молодой мужчина утер губы и медленно поднялся на дрожащих ногах. Катя плакала в углу. Пожилая смотрительница нашептывала ей что-то грозное прямо в ухо. С повязкой на глазах и под белы руки Володю вывели из музея. Смотрители рекомендовали ему покинуть Санкт-Петербург в кратчайшие сроки, иначе от видов города блевание краской может возобновиться. Молодожены последовали доброму совету. В ту же ночь они вернулись в Пермь, а потом улетели в Анталию, где в смысле искусства блевать, прямо скажем, нечем.
Единственная загадка гложет меня во всей этой истории: почему Володя не бросил к чертовой матери Катю? Хотя... Может быть, она действительно ублажала его далеко не глазами. А когда не глазами, это, знаете ли, большое дело. Когда не глазами, и Эрмитаж можно как-нибудь потерпеть.
Конечно, в истории Перми этот случай тоже никакого следа не оставил. Было бы странно, если бы он его оставил.
В Перми блюют исключительно по другим поводам.
Всюду жизнь
Толстый, лысый, больной человек смотрел в окно. За окном была дорога и сосновый лес. Между ними стоял ржавый овощной киоск. В нем работала продавщица Надька из второго подъезда. Толстый, лысый, больной человек знал, что на работе она мочится в ведро, и поэтому покупал фрукты с некоторым усилием. Чуть поодаль, в каше грязного снега, скрипела пустая качель. Ее раскачивал шквальный ветер, потому что на улице происходила ранняя весна и зима возвращала долги. Рядом с качелью расположилась свора собак. Они прижались друг к другу и лежали неподвижно, напоминая мертвых. Толстый, лысый, больной человек скучал. Все у него было позади. Он прожил сочную жизнь и ничего больше не хотел. Разве что яблок.
Скинув халат с рыхлого тела, мужчина надел джинсы и презрительно посмотрел на жир, который свесился поверх ремня. Так же презрительно он посмотрел на турник, который мог бы подернуться пылью, но почему-то этого не сделал.
На улице толстый, лысый, больной человек поежился. Он давно не дышал воздухом, потому что жил на сбережения, а в магазин старался выходить не чаще одного раза в неделю. Когда-то мужчина любил бегать по лесу, но забросил это занятие, сам не зная почему. |