— Скучаешь по ней?

Карп: Очень скучаю.

Гордей: Может, сегодня встретишься.

Карп побледнел. Вот как можно быть таким бесчувственным?

Жека: Не ссы, Карпуша. Кокнем бандосов, только шуба завернется. Рано тебе еще к мамке. Поживешь еще.

Без двух десять мы приехали на пустырь. С противоположной стороны, из-за поворота, выехали три бэхи. Кентуха-братуха, хер тебе в ухо. Уралмашевские встали напротив метрах в двадцати. Дверцы мы открыли почти одновременно. Люблю это тихое мгновение перед бурей. Мир наливается красками и даже пахнет как-то резче, великолепнее.

Я и Кент встретились посередине пустыря. На мне было черное короткое пальто. В каждом кармане лежало по «макару». Кент был с меня ростом, в кожаной куртке и четкой кепочке. Ретроград, блядь. Иннокентий трясся внутри нашего ромба. Мы как бы шли «свиньей», потому что глупо отрицать многовековую воинскую мудрость. Я знал, что в случае замеса Кентуха его не переживет. Он уже был у Димона на мушке, а Димон с таких расстояний не мажет. Он Басаеву руку прострелил, хули тут про Кента говорить.

На пустыре повисло молчание. Я равнодушно оглядывал пехотинцев противника. Их было тринадцать, а нас всего девять. Правда, у Кента бойцы были необстрелянными и явно бздели. На их фоне мои выглядели орлами.

Первым ни Кент, ни я заговаривать не хотел. Мы просто смотрели один другому в глаза очень тяжелым взглядом. Это такая психологическая херня. Первым всегда говорит проситель, понимаете? Невидимая схватка длилась полминуты.

Вдруг Кент посмотрел мне за спину и расплылся в улыбке.

Кент: Братуха, это вы хозяина харчевни отмудохали?

Номера пермские срисовал. Понятно. Конечно, они были липовыми, но все равно пермскими.

— Уточни, братуха.

Кент: Витьку толстомордого, который медведя в клетке запер.

— Мы. Есть проблема?

Кент: Да какая проблема. Я когда про Мишку узнал, сам хотел Витьке башку отвернуть. Нельзя же так с медведями.

— Твоя правда. Нельзя.

Кент: Я — Кент. С Уралмаша.

— Я — Пахан. Из Перми. Закамск.

Кент: Ты Кешу крышуешь?

— Его невеста — моя подруга детства. Считай, родная кровь.

Кент: Родная кровь — это святое. Пусть платит десять процентов и живет спокойно. Или забирай его в Пермь.

— Он будет жить здесь и не будет тебе платить. А знаешь почему?

Кент: Почему?

— Потому что Иннокентий взял меня в долю. Теперь мы партнеры. Так ведь, Иннокентий?

Перепуганный до усрачки Кеша закивал всем телом.

— Или с меня ты тоже хочешь получить?

Повисла пауза. Воздух загустел. Я как бы невзначай приблизил руки к карманам.

Кент: Замнем для ясности. Что мы быки, из-за трех магазинов бодаться?

— Мы не быки. Ты грамотно рассудил. Бывай, Кент.

Кент: Бывай, Пахан.

Мы пожали руки и медленно пошли к машинам. Упав на сиденье, я закурил. Моя футболка пропиталась потом, хотя день был прохладным. Через полчаса меня накроет отходняк, и я превращусь в овощ.

— Кеша, положи девять кусков в бардачок.

Иннокентий: А можно я их тебе передам, а ты сам положишь, а то мне с заднего сиденья неудобно тянуться?

— Конечно, можно. Это же просто фигура речи.

Иннокентий: А доля? Ты что-то говорил про долю?

— Какая с тебя доля, дурачок.

Карп: Пахан, думаешь, почему нам со стрельбой подфартило?

— И почему?

Карп: Потому что мы Мишку спасли.

Так себе шуточка, прямо скажем, но все заржали. И я заржал. Как конь. Ну вот что мы за люди? Одни смехуечки да пиздохаханьки на уме.

Сделав зигзаг, мы забрали Димона. Его тоже потряхивало, как вообще всех потряхивает после убийства, даже если его и не было.