Михаил Булгаков. Ханский огонь
Когда солнце начало садиться за орешневские сосны и бог Аполлон Печальный перед дворцом ушел в тень, из флигеля смотрительницы Татьяны Михайловны прибежала уборщица Дунька и закричала: -- Иона Васильич! А Иона Васильич! Идите, Татьяна Михайловна вас кличут. Насчет экскурсий. Хворая она. Во щека! Розовая Дунька колоколом вздула юбку, показала голые икры и понеслась обратно. Дряхлый камердинер Иона бросил метлу и поплелся мимо заросших бурьяном пожарищ конюшен к Татьяне Михайловне. Ставни во флигельке были прикрыты, и уже в сенцах сильно пахло йодом и камфарным маслом. Иона потыкался в полутьме и вошел на тихий стон. На кровати во мгле смутно виднелась кошка Мумка и белое заячье с громадными ушами, а в нем страдальческий глаз. -- Аль зубы? -- сострадательно прошамкал Иона. -- Зу-убы... -- вздохнуло белое. -- У... у... у... вот она, история, -- пособолезновал Иона, -- беда! То-то Цезарь воет, воет... Я говорю: чего, дурак, воешь среди бела дня? А? Ведь это к покойнику. Так ли я говорю? Молчи, дурак. На свою голову воешь. Куриный помет нужно прикладывать к щеке -- как рукой снимет. -- Иона... Иона Васильич, -- слабо сказала Татьяна Михайловна, -- день-то показательный -- среда. А я выйти не могу. Вот горе-то. Вы уж сами пройдите тогда с экскурсантами. Покажите им все. Я вам Дуньку дам, пусть с вами походит. -- Ну что ж... Велика мудрость. Пущай. И сами управимся. Присмотрим. Самое главное -- чашки. Чашки самое главное. Ходят, ходят разные... Долго ли ее... Возьмет какой-нибудь в карман, и поминай как звали. А отвечать -- кому? Нам. Картину -- ее в карман не спрячешь. Так ли я говорю? -- Дуняша с вами пойдет -- сзади присмотрит. А если объяснений будут спрашивать, скажите, смотрительница заболела. -- Ладно, ладно. А вы -- пометом. Доктора -- у них сейчас рвать, щеку резать. Одному так-то вот вырвали, Федору орешневскому, а он возьми да и умри. Это вас еще когда не было. У него тоже собака выла во дворе. Татьяна Михайловна коротко простонала и сказала: -- Идите, идите, Иона Васильич, а то, может, кто-нибудь и приехал уже... * * *
Иона отпер чугунную тяжелую калитку с белым плакатом: УСАДЬБА-МУЗЕЙ ХАНСКАЯ СТАВКА Осмотр по средам, пятницам и воскресеньям от 6 до 8 час. веч.
И в половине седьмого из Москвы на дачном поезде приехали экскурсанты. Во-первых, целая группа молодых смеющихся людей человек в двадцать. Были среди них подростки в рубашках-хаки, были девушки без шляп, кто в белой матросской блузке, кто в пестрой кофте. Были в сандалиях на босу ногу, в черных стоптанных туфлях; юноши в тупоносых высоких сапогах. И вот среди молодых оказался немолодой лет сорока, сразу поразивший Иону. Человек был совершенно голый, если не считать коротеньких бледно-кофейных штанишек, не доходивших до колен и перетянутых на животе ремнем с бляхой "1-е реальное училище", да еще пенсне на носу, склеенное фиолетовым сургучом. Коричневая застарелая сыпь покрывала сутуловатую спину голого человека, а ноги у него были разные -- правая толще левой, и обе разрисованы на голенях узловатыми венами. Молодые люди и девицы держались так, словно ничего изумительного не было в том, что голый человек разъезжает в поезде и осматривает усадьбы, но старого скорбного Иону голый поразил и удивил. Голый между девушек, задрав голову, шел от ворот ко дворцу, и один ус у него был лихо закручен и бородка подстрижена, как у образованного человека. Молодые, окружив Иону, лопотали, как птицы, и все время смеялись, так что Иона совсем запутался и расстроился, тоскливо думая о чашках, и многозначительно подмигивал Дуньке на голого. |
