— Дмитрий Александрович, дошел до нас слух, что ты рать сбираешь на нас. Вот и решили мы сесть на коней да попытать поле.

— Ты, князь Святослав, валишь все с больной головы на здоровую. Али не знаешь, что Андрей учинил? Мало татары зла натворили на Руси? А он вдругорядь их звать побежал.

— Оттого и побежал, что ты дружину сбираешь.

— А как мне без нее быть? С кем я должен вот таких гостей, как вы, встречать? С боярами вот этими?

Переговоры шли туго, князья более попрекали друг дружку старыми обидами, что на сердце накопилось. Посадника, вздумавшего вмешаться в прю, Дмитрий осадил сразу:

— А ты молчи, Семен. Ваш Новгород, что порченая девка, вчера меня на стол звал, а ныне под Андрея лег. Дед Ярослав Всеволодович не зря вас в узде железной держал. Вам и отец мой, князь Невский, не в дугу был, хотя вас и от шведов и от немцев заборонил. Чем же Андрей вас ублажил? Молчи. Татарами вас припугнул, славяне и в порты наложили.

— Ну, допустим,— вмешался Святослав,— от татар у нас у всех портки мокрые были, а у тебя, Дмитрий Александрович, так мокрее и вонючее всех. Эвон аж за Варяжское море¹ учесал. А мы тут расхлебывали.

— Но не я ж начал-то.

— Сейчас поди узнай, кто начал. Давайте решать сегодняшнее дело: драться или мириться?

— Но вы-то куда склоняетесь?

— Мы с Данилой к миру.

— А новгородцы?

— А куда они денутся?

— Чего теперь молчишь? — взглянул князь Дмитрий на посадника,— Говори.

— Да я что, я бы рад, так вече приговорило на рать-то, не я,— закряхтел Семен Михайлович.

Все понимали, отчего кряхтит посадник. Послан-то воевать, везти Новгороду добычу — коней, пленных, имущество какое-нито. А явится с пустыми руками. Ясно, что не поздоровится ему на вече.

— Что твое вече,— заговорил Святослав,— вон твои славяне с москвичами да переяславцами до полуночи в лесу пировали.

— Как?

— А так. Съели вепря, хлеб переломили и приговорили: пущай, мол, князья дерутся, раз у них кулаки чешутся.

— Это что? Правда? — удивился и Дмитрий Александрович.

— А зачем мне врать? Поспрошай дозорных своих, что у ручья стояли.

— Вот сукины дети!

— А по-моему, так умные дети.

Воротившись в лагерь, княжич все подробно рассказал кормильцу о переговорах.

— Ну и что ж решили? — спросил Александр Маркович.

— Завтра снова встретиться для того же.

— Ну ясно. Помирятся.

— Отчего так думаешь, Александр Маркович?

— Оттого, что встречи продолжить договорились. Кому ж охота меч на своих подымать.

— А зачем сразу-то не согласились?

— Ну как же, Миша? Великому князю гордость свою нелегко согнуть. Подумать, мол, надо.

— Точно,— засмеялся княжич.— Так и сказал князь Дмитрий: подумать надо. А посадник на обратном пути говорил, мол, хитрит Дмитрий, усыпить нас хочет. Поуснем, мол, а он ночью и накинется на лагерь.

И хотя посаднику не очень-то верили, но на всякий случай усилили дозоры во всех полках. Однако ночью и тверской дозор согрешил — сошлись с переяславцами и тоже чего-то там ели и даже пили хмельное. Где раздобыли? Поди узнай.

Однако разошлись после объятий и поцелуев едва ли не братьями.

Еще дважды встречались князья все на той же поляне, обо всем переговорили, решили разъехаться миром. Поцеловали, как водится, крест. Все вместе погоревали, что нет меж ними Андрея Александровича, а то б, мол, и его склонили к миру.

— Эх,— вздохнул князь Данила.— Послать бы ему вслед весточку с птицей: вернись, дурень! А то ведь опять приведет Орду.