Вся дворня высыпала на двор провожать князя с княгиней в поход, и многие дивились воинственному виду госпожи своей:

— Ты гля, наша-то, наша...

— Да она полепш иного мужика сидит.

— Ведомо, из поганых, а их из люльки на коня садють.

— Ну и че она навоюет?

— Не скажи. Зря, че ли, лук захватила.

В самый последний момент выскочила из своей клети Стюрка с плетенкой, кинулась к княгине.

— Княгинюшка-матушка, возьми пирожка с собой. Я с визигой наготовила.

— Куда ж мне их, Стюра?

— А вот заторочим сзади.

И сама девка привязала к задней луке плетенку с пирогами.

— Вкушайте на здоровьичко!

Княгиня кивнула пирожнице благодарно и тронула коня вслед за мужем, который съезжал со двора в окружении гридей.

24. ИЛИ Я, ИЛИ ОН!

Тучи сгущались над Тверью. И подсылы, и добровольные соглятаи сообщали Михаилу Ярославичу тревожные вести. Из Новгорода двигался полк славян, нацеливаясь на Торжок. Сам Юрий Данилович, зайдя к Костроме (опять к Костроме), идет по Суздалыцине, увлекая за собой других князей, кого посулами, а кого и угрозой.

— Это что ж получается,— хмурился князь,— на меня вся Русь ополчается?

Александр Маркович как мог ободрял Михаила:

— На Руси, Ярославич, испокон всех собак на великого князя вешали. Если хорошо поискать, то можно себе и союзников найти.

— Ну кто, например?

— А хотя бы рязанский князь Иван Ярославич. Он Юрия ненавидит.

— Да, ему убийцу дяди любить не за что.

— Вот и пошли к нему гонца с предложением союза.

— А кого?

— Могу и я тряхнуть стариной.

— Езжай, Александр Маркович, договорись.

Союзники союзниками, но все же лучше надеяться на самого себя. Тогда, сразу же по возвращении из-под Костромы, Михаил Ярославич велел всем древодельцам и строителям укреплять кремль, обустраивать вежи, ладить пороки, сносить на заборола камни — все это на случай возможной осады.

Но он понимал, что если доводить дело до осады, то это значит почти наверняка проиграть войну. Надо готовиться к наступлению, встретить неприятеля далеко от города и постараться не допустить его к Твери. Поэтому шло срочное вооружение всех взрослых тверичан, город вместе с посадами превращался в военный лагерь. Тревожное ожидание нападения врага сплачивало жителей, настраивало на боевой лад: «Пересчитаем москвичам ребра! Покажем им, где раки зимуют! Пострижем их наголо!» На всех углах звучали подобные оскорбительные и даже срамные для москвичей призывы.

И в крепости, и на всех посадах звенели едва не круглосуточно наковальни: «Бам-бам-бам, смерть врагам!» Ковалось оружие.

И в это время явился гонец от ханского посла.

— Князь Михаил, Кавгадый обеспокоен, что ты опять вооружаешься.

— Почему же он не обеспокоен тем, что князь московский вооружает против меня другие княжества? Даже Новгород поднимает против меня.

— Но он уговаривает и Юрия не драться с тобой.

— Плохо уговаривает. Князь Юрий уже подошел к Клину и готов хоть завтра вступить в драку.

— Но он боится тебя.

— Пусть боится. Лишь бы мы его не боялись.

— Но что мне сказать Кавгадыю?

— Скажи, что рать неизбежна. Нарыв должен прорваться.

— Но Кавгадый хочет мира.

— Хочет мира, говоришь? А чего ж тогда он сам грабит мои земли?

— Он не грабит, он берет только сено для корма коням.