— Не надо, Миша, не надо,— уговаривала его Анна Дмитриевна.— Так вы никогда не кончите, не остановитесь.

— Но ты понимаешь, убить посла — это же непростительное коварство, подлость. И кого? Моего кормильца, за всю жизнь мухи не обидевшего.

— Конечно, это подлость. Я с тобой согласна. Но, наверно, князь Юрий так решил отомстить за жену. Как его за это судить?

— Ты же знаешь, что я-то не убивал ее.

— Знаю. Но она была у тебя, и ты отвечал за жизнь ее, надо было лучше сторожить, Миша. Прошу тебя, смири свой гнев. Лучше подумай, как оправдаться перед ханом. Юрий-то, сказывают, уже поехал в Орду. Представляешь, как он обнесет тебя хану?

— Да уж, представляю.

Михаил Ярославич понимал, что в Орде ждут его большие неприятности, возможно, и смерть. Некоторые из бояр не советовали ехать:

— Ты все равно там не оправдаешься, князь. Убеги лепш к свеям, в немцы ли, пережди, пока гнев хана пройдет, сердце умягчится. И воротишься.

— Хорош же я буду великий князь, если от зла бегать буду.

— Ты первый, что ли? Эвон Дмитрий Александрович от братца Андрея сколь бегивал. И ничего.

Старший сын, Дмитрий Михайлович, говорил отцу:

— Давай, отец, я за тебя поеду. Будь что будет.

— Нет, сынок, загораживаться детьми я не стану. Жалею уж, что Константина отпустил туда. Все не ворочается, а ведь давно бы должен. Видно, держит его Узбек, не отпускает.

Отчего-то медлил Михаил Ярославич. Знал, что ехать надо, а медлил. Возможно, оттого, что собирал подарки, без которых, понятно, в Орду ехать нельзя. Для ханши сшили соболью шубу и шапку, для хана изготовили бахтерец с позолоченными пластинами, саблю с рукоятью, изукрашенной драгоценными камнями, и боевой лук из корня старой лиственницы. Много кое-чего и другого предполагалось везти, но, конечно, более всего главного богатства Руси — драгоценных мехов, очень ценимых в Орде и всегда желанных.

В глубине души надеялся Михаил Ярославич умилостивить хана, помнил его хорошее расположение к себе. Неужто не поймет Узбек, что он, Михаил, не имеет никакого отношения к смерти сестры его? Что смерть ее ни с какой стороны не выгодна Михаилу? Что если даже она отравлена, то недругами Твери. Кем? Только Всевышний знает, нам, смертным, не дано сие провидеть.

Правда, одна старуха — ведунья с Затьмацкого посада — твердо сказала, что здесь рука бабы, живущей вне Твери. Но как ей верить? Да и где искать ту бабу, что живет вне Твери? А старуха клянется, что видит ее как живую: мордатую, мясистую и небедную. Даже одежду ее описывает.

Но мало ли чего бабке на старости лет не помстится. Не везти же ее по княжеству искать мордатых и мясистых. Бабке почти под сотню, с печи не слазит, на второй же версте рассыплется.

Первого серпеня¹ 1318 года выехал Михаил Ярославич из Твери на нескольких подводах в сопровождении полусотни гридей и милостников. Провожать его поехала вся семья — все дети и Анна Дмитриевна с маленьким Василием на руках. Старшие сыновья, Дмитрий и Александр, ехали вершними, сам князь Михаил ехал с женой в легкой тележке, держа на руках Василия.

*Серпень — август.

Его немного огорчало, что мальчик не хотел сидеть на руках отца, тянулся к матери.

— Ишь ты, мамкин хвост,— корил его ласково князь,— Ворочусь, устрою постриги, живо титьку забудешь.

Однако, щекотнув под мышки ребенка, отдал его жене и, сразу посмурев, пробормотал:

— Ворочусь ли?

— Даст Бог, Мишенька, все обойдется,— утешала Анна Дмитриевна.— Не ты — они начали, хан разберется.