— Тебе еще там младшая есть.
— Сколько ей?
— Лет десять — одиннадцать.
— У-у, еще соплюшка.
— Ты, чай, тоже не сразу постарел,— усмехнулся Данила, намекая на юный возраст Михаила.
Но Александр Маркович вмешался, продолжая прерванное:
— А Дмитрий Борисович и говорит ему, а что мне, мол, думать, ты все равно меня не послушаешь. А Дмитрия Александровича, видно, заело: «Как это я свата да не послушаю, говори, как думаешь». Ну тот и говорит: «Раз просят встретиться, чего ж им отказывать? Один, мол, твой родной брат, другой — двоюродный». Ну, великий князь и молвил: «Ладно, послушаем молодежь». Повернулся ко мне и говорит: «Скажи им, завтра, как солнце взойдет, так у кривого дуба и встретимся, да чтоб гридей не более двух с собой».
— А где этот кривой дуб?
— Да на взлобке, как раз на виду города.
Съехались князья еще по росе. Оставив коней под присмотром гридей, сошлись под дубом.
— Ну? — супя брови, спросил Дмитрий Александрович.— И что вы сказать мне хотели?
— Я не хочу драться с тобой, великий князь,— сказал Михаил.— Прошлогодний голод выкосил у нас людей. Зачем же мы последних станем губить в сече? Зачем? С кем останемся?
— А с кем меня вы оставили, когда Андрей Орду на меня привел? А?
— Я еще не был тогда князем, Дмитрий Александрович.
— Знаю. Тверь как улитка спряталась в раковину, наша, мол, хата с краю.
— Какая там хата, дядя Митя! Мы ж горели, сидели на угольях. Даже татары оттого, наверно, нас обошли.
— А ты? — обратился великий князь к Даниле.— Тоже на углях сидел?
— Митя, вы с детства с Андрюхой не ладили, что ж мне-то соваться? Дали мне захудалую Москву в удел, ты ж сам тогда говорил, сиди, мол, не высовывайся.
— И ты решил не высовываться? Когда тебя на Москве садили, ты еще мальчишкой был. А ныне вон забородел, семьей обзавелся, пора и умишком каким-нито обзавестись.
— Что делать, Митя,— вздохнул Данила.— Как рожен, так и заморожен.
Видно, смиренное согласие младшего брата несколько смягчило великого князя, обернулся опять к Михаилу:
— Говоришь, голод людей повыкосил? Он и Новгород не обошел, скудельницы<sup>1</sup> доверху были набиты. Что делать, мороз побил обилие.
Почувствовав, что разговор свернул к явлениям природы, решил слово молвить и ростовский князь:
— А у меня ныне в Ростове средь лета молонья церкву Святого Михаила сожгла. Сгорела свечечкой.
— Ну, молния — то Божий перст,— заметил князь Данила.
— А мы с матерью ныне заложили каменную,— сказал князь Михаил,— Симеон и освятил. А то в пожар-то беда, все подчистую выметает.
— Новгородцы давно уж деревянные не строят,— молвил Дмитрий Александрович.
— Ну куда нам с Новгородом равняться,— вздохнул Михаил,— У вас, Дмитрий Александрович, и в Переяславле Спас как скала стоит. Все приступы и пожары пережил. Мы тоже, как построим свой каменный, решили во имя Святого Спаса наименовать.
Уловив момент, когда Михаил начал говорить великому князю приятности, Данила тронул ростовца за рукав.
— Дмитрий Борисович, на словцо тебя.
Отошли в сторону, князь Данила заговорил негромко:
— А я ведь, Дмитрий Борисович, твоей Аннице жениха хорошего нашел.
— Кого ж это? — усмехнулся князь.
— Век не угадаешь.
— А чего гадать, Анна еще юна, успеет замуж. Куда спешить!
— Сколько ей?
— Одиннадцать.
— Хых, наш прадед Всеволод Большое Гнездо свою Вер-хуславу вон в восемь лет выдал. |