- Сколько работаю, - хмуро говорит отец Амвросий, - первый раз такое вижу. Обычно так извиваются - дай боже! А тут - боль он, видите ли, не чувствует… Хочет так, без труда, на халяву излечиться? Если бы так можно было от бесов избавиться, их бы уж, наверно, под общим наркозом давно изгоняли!

- Ну, если так нужна боль, - говорю, - я могу попробовать ее включить. Мне кажется, у меня получится.

- Ишь ты! Включать-выключать он умеет! Ну, включи, чего ж ты?

Я сосредоточился, как сосредоточивался, выращивая когти в первый раз. Представил боль такую, абстрактную боль, которая вокруг меня вьется таким черным облаком. И представил, что она в меня проникает со всех сторон. И тут же дико заболел обожженный живот. Настолько дико, что я прикусил до крови губу, чтобы не закричать.

- Во! - обрадовался отец Амвросий. - Нормально! Продолжаем!

И поставил снова мне утюг на живот. Дальше я помню смутно - все силы тратились на то, чтобы не давать боли уйти. А она все время норовила исчезнуть. Мне больно дико, я кричу, отец Амвросий в голос орет, молитвы читает, в бубен стучит, Габриэлыч сковородками звенит - в общем, понятно, да?

Кончилось тем, что в коридоре послышался дикий грохот, и через секунду в комнату ввалились… Догадываешься, да? Ну да, они. Менты. Человек шесть. Двое с пистолетами, остальные с автоматами. Габриэлыча и Амвросия тут же швырнули на пол, руки за голову, лицом вниз. Как я понял, вызвали их соседи - от воплей и шума. Ну и менты, видать, долго звонили в дверь, а мы и не слышали. Тогда они вызвали подкрепление и взломали дверь. А за дверью - шкаф. Ну, понятное дело, люди забаррикадировались. Они уронили шкаф, вломились в комнату… И видят…

Но их тоже можно понять, верно? В общем, Габриэлыча с Амвросием они уволокли сразу, с меня утюг сняли, а гвозди вынимать не стали - вызвали неотложку. Не знаю, вены, наверно, боялись повредить или вообще им запрещено в таких случаях лезть с непрофессиональной медицинской помощью.

И даже разговаривать со мной никто не стал, а я пытался объяснить, что они совсем не так поняли и никого здесь не мучают, а все добровольно, и вообще святое дело делаем сообща. Ноль реакции. Наверно, решили, что у меня бред от утюга или это я со страху. В общем, понимаю, что дело плохо. И опять же - не мне плохо, мне-то чего? С меня как с гуся вода, а вот Габриэлыча очень жалко, совсем ни за что мужик пострадал. Ну и этого Амвросия, попа-самоучку, тоже жалко. Короче, понимаю я, что надо спасать ситуацию. А вот как? Лежу, значит, я, руки в стороны, взгляд в потолок, думаю.

Живот тем временем уже зажил, кстати. На мне все заживает последнее время моментально. В общем, совсем зажил - никакого ожога не осталось, никакого следа. Думаю я, значит, и понимаю, что раз менты приехали, да еще не просто пара участковых, а такая куча с автоматами, то, значит, этот выезд зафиксирован всюду и дело крупное. И по поводу человека, которого прибили к полу и жгли утюгом, тоже моментально наверх доложено. И даже если я сейчас буду объяснять, как все было, мне уже вряд ли кто-нибудь поверит, подумают, что меня запугали бандиты. А если даже поверят, то Габриэлыча с Амвросием засадят в КПЗ и продержат недели две… Поэтому единственный выход - это превратить ситуацию в полный идиотизм. Такой, чтобы захотелось всю информацию о выезде уничтожить и забыть поскорее. Ну, как на юге было.

И тогда я аккуратно отцепляю одну руку… Ну, в смысле, поднапрягся мысленно и сделал дырку в ладони пошире, чтобы шляпка гвоздя прошла. Отцепляю вторую руку, отцепляю ноги… А в комнате никого нет, что прикольно! Я встаю, быстренько заживляю руки, надеваю свою одежду и выхожу в коридор. А в коридоре у Габриэлыча, я помню, по стенкам тоже развешен антиквариат всякий, и вот там висит тарелка с портретом улыбающегося Ленина в кепке.