Император шел к тебе сквозь бурлящее море тел. Он говорил что-то, но ты особенно не слушала.

– Харроу, это все ненастоящее. Только ты видишь все это. Все, что внутри шаттла, – иллюзия. Это все Река. Река – хищник, мертвые существуют только в твоем воображении. Тебе приходится сложнее, потому что ты по природе своей погружена в Реку гораздо глубже, чем Ианта. Я не думал, что ты зайдешь так глубоко, особенно в первый раз, но у тебя получилось. Возвращайся ко мне.

– Осталось две минуты, – сказала Мерси. – Они идут на источник шума. Я стояла на берегу и видела, как умирает Кассиопея, учитель.

– Не трогай двигатель, Мерсиморн…

– Она увела их прочь от своего мозга, я была там в проекции, и я видела, как они хватали ее за руки и ноги. Я надеялась на Зверя, и я была там, а про себя я думала, господи: «Куда же мы денем ее коллекцию керамики? Там так много всего»…

Ты прижала руки к лицу и снова испугалась – ты не смогла закрыть глаза. Ты опустила веки, свет изменился, и – ты вспомнила это, как будто такое уже случалось раньше, – ты утратила возможность видеть сложное. Шаттл исчез, а вода осталась. Остались и тела. Ты плыла в глубокой бездне. Горячие кровавые пузыри вспухали на коже, и ты осознавала себя не как тело, а как мутное сияние. Мутное сияние среди других таких мутных сияний, вот они – одно, два, три, четыре, пять – везде вокруг, и одно под тобой. Далекий крик все звучал, и ты поняла, что кричишь ты сама.

Ты открыла глаза. Ты смотрела на мертвые тела детей Девятого дома и чувствовала, что ты – скопление яйцеклеток, в котором живут двести искорок света. Ты была символом, ты была объединенным пламенем. Жидкость ушла из твоих носовых пазух, втянулась в мозг и исчезла. Ты стала маленькой. Ты была жерлом и была печью. Вода вскипала, кожа отделялась от тебя красными лоскутьями, искорки света кипели в тебе, тела кипели вокруг. Ты была голодом вне тела. Ты чувствовала танергетическую яму в гробу, видела детский изгиб челюсти и бледные губы мертвого рта. Ты не осознавала, что стоишь, не осознавала, что идешь, но ты делала и то, и другое. Ты умирала в кипятке, твой мясной костюм хотел этого и мог это получить.

– Харрохак, – сказал бог, – я здесь, детка, здесь. Я не рискну к тебе притронуться. Иди ко мне. Ко мне. Мерси, если ты меня любишь, не трогай кнопку.

– Тридцать секунд, – сказала Мерсиморн и тихо добавила: – Господин, ты обрекаешь дома на смерть.

Ты ничего не видела. Шаттл представлялся тебе безвкусно сделанным сгустком металлической брони и прочих деталей, покрытых плексигласом и антифрикционными гелями. Очень, очень хрупким. Пугающе хрупким. Ты видела во всех направлениях сразу. Ты видела, как мертвое заклинание крови дымится под водой, как гнется и рассыпается металл там, где оно было. Ты видела собственную живую кровь, распускающуюся в воде алым цветком и оставляющую красные пятна на твоей одежде.

– Двадцать пять, – сказала Мерси. – Шаттл теряет материальность. Меня тащит прочь.

– Держись.

Что-то грянуло в шаттл, как будто его ударил огромный кулак. Он закрутился вокруг своей оси, сделав почти полный оборот, и ты упала. Рухнула на колени на мягкие мертвые тела и оглянулась на Ианту, которая лежала на полу и бесстыдно вопила от страха.

– Двадцать секунд.