– Двадцать секунд. – Мерси не обращала на вас внимания.
– Я возьму Харроу. Втопи.
– Слава богу, наконец-то… в смысле «возьму»?
– Мне придется до нее дотронуться. Жми на газ.
– Господин, если она утащит тебя…
– Жми на газ, Мерси, во имя Кристабель! – заорал бог.
Она ударила по рычагу. Вспыхнули пять светлых точек. Ианта выглядела ненастоящей, она расплывалась, как будто уходила прочь из реальности. Все вдруг подернулось безумной кипящей рябью, все уносилось прочь. Когда ты проследила взгляд Ианты, то увидела на окне мертвые ладони, размотанные кишки, воду и кровь. Кто-то подхватил тебя под мышки и потащил назад, раздался громкий дикий звук, как будто завелась гигантская машина, и ты успела подумать «пять?».
А потом от тебя ничего не осталось.
8
Чай, пугали, обладал слишком сильным вкусом. По своей воле Харрохак пила только воду. Когда она была совсем маленькой или когда болела, маршал готовил ей воду с сахаром и каплей консервированного лимонного сока в качестве лакомства. Но даже тогда ей приходилось делать перерыв после каждого глотка. Каждый яркий взрыв кислого вкуса во рту то ли доставлял удовольствие, то ли жег язык. Сладость была такой явной, что от нее почти трещали зубы. Эта новая горячая жидкость была на вкус как лесной пожар, в ней чувствовались сгоревшие листья, а слюны во рту совсем не осталось. Харрохак замерла, когда маленький пугающий человек сказал, улыбаясь:
– Может быть, посвященная Запертой гробницы прочтет нам свою молитву?
На нее разом посмотрела примерно тысяча глаз. Внутри себя Харрохак сгорала от гнева, но внешне оставалась безмятежной. Это ее рыцарь, которого видно было со всех сторон огромного мертвенного атриума в доме Ханаанском, открыл рот и завел:
– Молю, чтобы гробница оставалась замкнутой. Молю, чтобы камень никогда не откатили от входа…
Она не поддержала его. Если не подхватить молитву в ту же секунду, лучше уже молчать. Она слушала, как Ортус произносит слова, в которые он вряд ли хоть когда-то верил. В голосе его звучала усталая ненависть к ней и ее народу. В этом гниющем зале стояли самые разные люди, разного роста и вида. Все, кроме трех жрецов, были юны – или относительно юны по меркам человека, привыкшего к своей седой пастве. На них красовались одежды диких цветов, одежды из самых разных тканей, увешанные кучей украшений. Рядом стояли классические конструкты-скелеты, одетые в белое. Она ненавидела, когда кто-то одевал конструктов. Что это за причуда такая, ведь никто не шьет шляпки для молотков? Они провели гостей в холл, роняя на пол что-то белое и зеленое. Люди небрежно топтали эти штуки, проходя под потрескавшимися мраморными арками Первого дома. С некоторым ужасом она осознала, что это растительная материя. Некоторые из собравшихся быстро оглядывались на нее и на Ортуса. Она знала, что выглядит не слишком впечатляюще, что ей дают меньше ее возраста, что унылый огромный Ортус сразу заполняет собой любое помещение, в котором он провел хоть минуту. В их глазах вспыхивало что-то, чего она никак не могла разглядеть своими больными глазами. Ладно. Это можно было вынести. Это была их ошибка, целиком и полностью.
«О тело из Запертой гробницы, – тихо молилась она про себя, – дай ледяную смерть всякому, кто глянет на меня с жалостью, жаркую смерть всякому, кто глянет на меня с удивлением, быструю смерть всякому, кто глянет на меня в страхе».
Когда Ортус закончил, жрецы Первого дома улыбнулись одними губами. Харроу вдруг поняла, что только Первый и Девятый дома знали, что такое ждать чего-то, что никогда не случится. Рыцарь заунывно произнес последние слова:
– Восславим же Владык |