Ну, что тянуть, согласился я. И не могу сказать, что совсем не хотел. Ещё как хотел, только неудобно было. И боялся. Я ведь тогда еще ни разу… А когда? В закрытом техникуме учился, увольнение раз в неделю. Где уж тут с девчонками шуры-муры крутить? А как диплом получил, так немедля на станцию и направили, даже отметить как следует не успел. Короче, Хаврошечка у меня первая была. И не стесняюсь ни капельки, горжусь даже! Потому как — Хаврошечка! Великая женщина, можно сказать! Когда мы втроем, программер, Хавронья и я, из «каютки» вышли — думал сгорю со стыда. Хорошо, никто еще вслед не гоготал.

Из санблока я выскользнул только под утро. Кажется, лицо у меня расплывалось в глупой улыбке. По крайней мере, пацан в зеркале выглядел именно как счастливый придурок. А ещё я влюбился! Вот, ты сейчас хихикаешь, а мне тогда не до хиханек было. Влюбился я. А чего вы ждали? Впервые с бабой вдвоём переночевать, это такое дело! А то, что она биоробот, и что сама не говорит, а только на кодовые фразы реагирует, да еще невпопад, меня не смущало. Меня гораздо больше беспокоило другое, то, что весь экипаж в сто с лишним человек мою девушку иметь будет поочередно и в разных позициях. И сделать я с этим ничего — ничегошеньки не мог. Разные мысли в голову лезли: и Свиридычу рапорт написать об увольнении, выкупить Хаврошечку и уехать с ней на край света, и ребятам заранее морды набить, а лучше не морды, и взломать ей блок питания (хотя чёрт его знает, где он расположен), и даже собрать всех и по-человечески попросить не трогать. Разные мысли лезли, и ни одной толковой. Небольшую передышку я все-таки получил — био-программер на неделю объявил меня единственным бета-тестером. Ребята веселились, а у меня всё из рук валилось. Я ведь с каждой ночью все больше и больше к ней привязывался. Да еще и настройка под меня велась. К концу недели Хаврошечка уже на мои биоритмы реагировала. Ну, там, расстроен я или шучу… Даже юмор понимала. А в выходные, в последний оставшийся бета-день я подрался. Если бы не Петр Иваныч, убил бы гада. А нечего спрашивать как у нее там внутри!

В понедельник на вахту вышел злой. Всё думал, кто сегодня к ней пойдёт. Вечером в столовую вышел, смотрю — все на месте. Никто не собирается. Может, в ночь кто записался, соображаю. Нет. По каютам рассосался народ, а в санблоке — тишина. Я в нише спрятался, ждал. И на следующий день такая же история, и дальше.

— А чего Хавронью то не посещаем? — притворился, будто мне безразлично. — Девочка готова. Постарался.

— Слышь, Ромео хренов, — Старик меня за плечо взял, больно так. — Мы по-твоему ублюдки, или, может, козлы? За кого нас держишь?

— Да я… — голос дрожать начал, и плечо болело, — Ну это…

— Вот и не это! Ступай давай! И бузить кончай! Никому до девахи твоей здесь дела нет. Понял.

Ох, как я нёсся по коридору. Чуть мимо не пролетел. Хаврошечка ждала. Сидела в кресле с ногами, платье чуть задрано (платьишки и бельё к ней в комплекте прилагались) и на дверь глядела.

— Привет, — я даже отдышаться не успел.

— Здравствуй, Женька. Я скучала. — Это её программер так настроил, чтобы она меня по имени. Раньше только ласковыми прозвищами звала, а теперь…

— Я тоже. Очень. Сс-Синди.

— Меня Хаврошечкой зовут. Давай поговорим.

Я вздрогнул. Голосок нежный, ладошки тёплые. Как они устроены, где у них что приспособлено — не ведаю, и ведать не желаю! Потому что была она вся живая, ласковая и моя до самой последней капельки. И умница невозможная! А то, что у нее там блоков памяти и самообучения в череп понатыкано и все они из хитроумного биоматериала — плевать!

Эээх! И понесло — поехало.