– Зачем пришли в город, пока армия не подошла? – спросил Кореец.

– А вы что, ничего не знаете? – белозубо усмехнулся Тень. – День рождения Паши-Мерседеса. Слыхали про такую дурь? Грозный вроде торта под красной лентой.

– Почему остались у вокзала?

– Встретили ожесточенное кавказское гостеприимство, – уточнил Тень. – Сам видел: женщины и старики вышли с живыми цветами, с хлебом-солью. Елку на вокзальной площади нарядили, шашлыков нажарили для солдатиков. Приготовили, так сказать, теплый прием для воинов-освободителей…

– Да уж… До сих пор дымится, – проворчал Кореец.

– В том-то и дело! Боевики знали о времени ввода войск минута в минуту, и дальше все было по часам. В семь утра Дудаев приезжал, чеченцы зикр танцевали. Пленных на колени бросили и головы…

Тень перевел фотокамеру в режим просмотра, на дисплее вспыхнули кадры казни.

– Мамкам теперь одинаковые сны приснятся, – ахнул Плюшко.

– А я бы на месте чеченцев эти головы министру обороны послал… В подарок… Получите и распишитесь! – пробурчал Кореец.

– Это наша с тобою война, разведчик, – закончил Тень.

Глеб только крепче сжал челюсти. То, что рассказывал этот странный человек, ловкий, умный и абсолютно спокойный, оседало на дне памяти, и даже еще глубже. Эта война, раз начавшись, уже никогда не кончится. Она будет переходить по наследству вместе с формулой крови, и он, Глеб, будет мстить яростно и хладнокровно, пока не превратится в машину смерти или не умрет сам.

Тень знал подземелья назубок. Он уверенно вывел группу к металлической лестнице, ведущей к люку. Крышку вытолкнули наружу и очутились на относительно тихой окраине, километрах в трех от ожидающей их машины.

– Выходи, не заперто! Проверено: мин нет!

– Ну, прощай, Тень! – Глеб пожал руку в черной перчатке. – Может быть, с нами?

– Рановато… – пожал плечами Тень.

– Тени исчезают в полдень? – пошутил Глеб.

– Тени не подымутся … – загадочно парировал Тень и нырнул в темноту.

Через месяц Грозный был разрушен с запоздалой яростью, и он, Глеб Соколов, был частью этого безумия. Он вступил в эту войну совершенным орудием мщения, но внезапно что-то случилось с его зрением, и теперь за обыденной правдой каждого дня просвечивала иная, неведомая прежде правда: не бывает священной войны, она – обоюдоострое проклятие. Эта правда была выше ненависти и мести.

В Грозном он видел церковь, словно выжженную изнутри шквальным пожаром. Уцелели только стены, исклеванные осколками мин и гранат. В церковном дворе, теперь ставшем улицей, русобородый батюшка в туго перепоясанной телогрейке бережной мелкой щепотью крестил проходящие бэтээры, и разведчики Глеба сняли черные вязаные шапки, так похожие на скуфейку батюшки, и неуклюже перекрестились на пустые, обглоданные огнем купола.

Глеб не верил в молитвы, заговоры и ритуалы. Он знал и помнил только свое злое везение. «Я вернусь другим, или не вернусь вовсе», – шептал он перед каждой заброской и всякий раз возвращался. Над ним посмеивались, когда на аэродроме, спрыгнув с борта вертолета, он брал в ладонь пропахший дымом снег или рыжую, спаленную жаром землю и целовал.

Тайная река

Их жизнь подобна руслу подземной реки.

Но когда нечто необычайное заставит их громко заявить о себе, то природный порядок вещей терпит бедствия.

Испания. Гранада. Январь 1995 года

Удивительно, что в нашем мире бурь и войн все еще есть счастливые города, которых не касалось нечаянное или намеренное разрушение.