– Сам виноват, мы не тимуровцы его на руках на Богуру тащить, – отрезала Виктория. – Пусть к кордону идет, пока следы видно.

Виктория решительно заткнула за пояс стальной трофей. Эта древняя секира поведет их, как стрелка компаса, и где-то в конце пути Глеб получит ответы на все вопросы.

Темный лес

Не нашел обратно пути-судьбы,

И охотник был, и стрелу метал,

Но вернулся к нему металл.

Мамоныч уже вполне обжился у костра. Светлое, мощное пламя с шумом рвалось в ночное небо.

– В сильном месте огонь высок, – радовался старик. – Так раньше место для церкви выбирали.

Он устроил рогатины и насадил на шомпол куски кабанятины:

– А ну-ка, девушка, принеси-ка валежника, самое женское дело хворост собирать.

Вика зашагала в темень. Глеб пошел за ней – мол, вдвоем больше принесут.

– А зачем тебе на Богуру Вика? – спросил он, едва они остались одни.

– Мне нужно добыть барса самой, понимаешь?

– Не понимаю. Это обряд такой или экзамен?

Вика промолчала.

– Весной в тех краях я видел логово, – припомнил Глеб. – Матку с детенышами. Котята, должно быть, уже выросли…

Близкий грохот потряс горы. Второй взрыв рассыпался долгим ступенчатым эхом, и ущелье ответило злым раскатистым хохотом. Первым опомнился Глеб:

– Мамоныч!

Обгоняя друг друга, они бросились обратно к костру. На месте костра темнела воронка: под кострищем оказалась мина. То ли подарок федералам от чеченцев, то ли наоборот. Терраса была засыпана высоким снегом, и егерь допустил непростительный промах: развел костер на месте старого привала.

Мамоныча отбросило взрывной волной и прокатило по горному скату. Он был еще жив, но на животе, под разорванным в клочья кожухом кровила открытая рана.

– Амба… Кончаюсь, – прохрипел он.

– Жить будешь, не дрейфь! – Глеб наскоро пластал на бинты хлопковый тельник.

С севера ломанул крепкий ледяной ветер, сыпануло белой крупой.

– Вот видишь, и анестезия подоспела, – Глеб крепко перебинтовал живот Мамоныча и обложил комками снега.

– Деньги, деньги дочке передай, – Мамоныч силился достать из нагрудного кармана окровавленный бумажник с деньгами. Одна двоих поднимает… Для них старался, теперь пропадут…

– Сам передашь, – успокоил его Глеб.

– Вроде и не больно уже, – Мамоныч пошевелил рукой, потрогал поверх подмокшей повязки и с удивлением посмотрел на окровавленную ладонь.

Глеб соорудил из стволов и ремней что-то вроде похоронных дрог, привязал к ним Мамоныча и по едва заметной стежке следов поволок к зимовью. Виктория помогала тянуть лямку.

– Мамоныч, а я ведь имени твоего так и не узнал, – во время короткой передышки сказал Глеб.

– Ваня я… Харонов – прохрипел Мамоныч. – Всех желающих возил на ту сторону, а теперь вот меня…

– Я в баню… – бросила она.

– В баню с оружием? – Глеб кивнул на топорик.

Лабрис был воткнут за пояс, поверх камуфляжа.

– Может, вместе? – с тем же вызовом спросила Виктория и сняла шапку. Влажные волосы пошли кольцами, и Глеб в который раз поймал себя на том, что слышит запах ее волос, схожий с весенней оттаявшей землей: тревожным запахом грядущего.

– Иди, я потом… – прошептал он и потопал к избушке.

У заимки стоял черный джип, тот самый, что взял на буксир «утопленника».