Василий Горъ. ХейсарНелюдь – 3
Глава 1 — Бельвард из Увераша
Второй день второй десятины первого травника. …Протиснувшись сквозь прутья покосившегося плетня, донельзя грязный полуторагодовалый хряк забавно пошевелил пятачком и, хрюкнув, с деловым видом отправился исследовать соседский двор. Заглянул в рассохшееся ведро, обнюхал пыльный мешок из‑под муки, сделал шаг в направлении обглоданной кости, валяющейся рядом с собачьей конурой, увидел хмурую морду ее обитателя и замер. Дикая помесь ларранской сторожевой и волка лениво оторвала голову от передних лап и предупредительно рыкнула. Хряк презрительно фыркнул и взрыл землю правым передним копытцем. Не ответить на вызов пес не смог и, в мгновение ока оказавшись на ногах, молча рванул в атаку. Короткий разгон, прыжок — и подранный свиненок, истошно визжа, бросился наутек. Но не тут‑то было — вошедший в раж преследователь вцепился ему в загривок и коротким, но мощным рывком могучей шеи сбил хряка с ног. Массивная трехведерная колода, ненароком задетая кем‑то из них, перышком отлетела в сторону и зацепила рогатину, подпиравшую веревку с вывешенным на ней бельем. Полощущееся на ветру тряпье мигом оказалось на земле, а через пару ударов сердца по одной из простыней пронесся окровавленный, оглушительно верещащий хряк… …Добрых минуты три ларранский ублюдок творил со своей жертвой что хотел, а потом в покосившемся сарае раздался возмущенный вопль, и во двор вылетела тощая, похожая на скелет, обтянутый кожей, молодка лиственей эдак восемнадцати — двадцати. Увидев, во что превратилось ее белье, девица побагровела от бешенства, уперла в бока кулаки и заорала на всю Черную Слободу: — Малашка, курица ты нетоптаная! Ты че там, спишь, шоли? Разуй бельма, овца колченогая, — твой вшивый боров рвет мое белье!!! — Это я‑то нетоптаная? Да я Найяру родила раньше, чем тя от сиськи оторвали!!! — донеслось из‑за плетня. — Борова забери, ты, тугоухая старуха! Он мне уже все белье изгваздал, слышишь?! — Кто старуха, я старуха? Да ты на себя пасмари!!! На тя без слез не взглянешь — вон — а, одни кожа да кости! Потому — та на тя даж плешивый кобеляка не позарится! — Да ты че? Правда, шоль? А чей — та вчерась, кады я Мутьку доила, твой через забор пялился та — й вздыхал, як телок увечный? В соседнем дворе что‑то громыхнуло, и над плетнем показалась голова и плечи дородной бабищи, выглядящей вдвое старше молодки: — Эт хто, Анвирка, шоль? — А хто ишо у нас плешивый кобеляка? — Да ты… ты… да я те ща, вертихвостка кривоногая, все космы — т нечесаные повыдергаю! — Грабли коротки!!! — Эт у меня — т коротки?! — И у тебя, и у твоего Анвирки… …Поняв, что бабская свара вот — вот перерастет в потасовку, Бельвард презрительно поморщился, отвернулся от окна и… наткнулся взглядом на невесть откуда взявшегося в комнате Слизня: — Ты уже вернулся? — Да, ваш — мл — сть… — кивнул Серый. — Только что… — Ну и? — Приехал… Юноша взвыл: — И ты молчишь?! — Я позвал, ваш — мл — сть, а вы не услышали… С ненавистью покосившись на окно, за которым продолжалась перебранка, Бельвард сжал кулаки и с огромным трудом заставил себя успокоиться: — Взяли? — Да… — Тогда веди!!! …Дом на углу улицы Трех Снопов и Заречной сиял, как донжон замка Увераш в ночь перед Солнцеворотом: окна второго этажа, затянутые стеклом, а не бычьими пузырями и завешенные самыми настоящими занавесками, горели светом масляных светильников, а по обе стороны от двери во двор полыхали факелы. |
