— Конечно, знаю! Позволь, я тебя провожу?

Проводил! Аж до следующей двери! И, вместо того, чтобы пропустить ме ня вперед, вломился в комнату первым:

— Баронесса Мэйнария д’Атерн, ашер’о! Силы вашим десницам и остроты вашим взорам!

Шагнув следом, я растерянно замерла на пороге — кроме Крома в комнате оказались король Неддар и еще трое хейсаров чуть постарше Унгара.

Увидев меня, хейсары выхватили свои Клыки, вскинули их над головой и тоже «почтили» меня троекратным рыком.

Кром угрюмо уставился в пол.

А Латирдан, одетый как простолюдин и не имеющий возможности «помахать» клинком, поздоровался как вейнарец:

— Доброго дня, леди Мэйнария!

— Доброго дня, ваше величество! — склонив голову, ответила я.

— Смотрю, вы уже готовы?

Я обреченно вздохнула:

— Наверное, да…

— Что ж, тогда позвольте мне познакомить вас с в ашими женихами…

Глава 8 — Кром Меченый

Пятый день второй десятины первого травника.

…На площадь перед Северными воротами мы вылетели с первым ударом сигнального колокола. И, не снижая скорости, помчались к закрывающимся створкам. Увидев наш отряд, стражник, как раз пытавшийся взвалить на плечо деревянные козлы, с помощью которых мытари разделяли въезжающие и выезжающие потоки, развернул их поперек дороги, грозно взмахнул алебардой и… был послан к Двуликому выскочившим из кордегардии десятником.

Унгар по прозвищу Ночная Тишь, мчавшийся первым, свесился с седла и, красуясь перед Мэйнарией, могучим ударом ладони отправил препятствие в полет к крепостной стене. Стена выдержала. Козлы и стражник — нет: первые развалились на части, а второй в сердцах плюнул себе под ноги и раздраженно шарахнул древком алебарды по правой створке ворот.

Среагировав на звук удара, десятник погрозил ему кулаком и, дождавшись, пока мимо него проедет последний из воинов нашего хвоста, зычно заорал:

— А — а-аппускай!!!

Где‑то в надвратной башне заскрипели ворота, и по захабу вдогонку за нами метнулось скрипучее эхо…

…Как только дорога втянулась под сень Роммского леса, хейсары лба, ехавшие первыми, бросили поводья заводных лошадей Унгару и унеслись вперед, хвост — приотстал, а Намор Медвежья Лапа, придержав коня, гордо посмотрел на Мэйнарию:

— Герса опущена. Ворота — закрыты. Значит, до рассвета…

— …выбраться из города можно будет только через стену или с помощью Серых… — хохотнул Итлар Сокол.

Баронесса Этерия Кейвази прыснула. Вага — нахмурился. А Мэй задумчиво посмотрела на обоих женихов и на всякий случай подъехала поближе ко мне.

Воинов перекосило: видимо, они рассчитывали, что баронесса д’Атерн будет искать защиту у кого‑то из них. Впрочем, молчали они недолго — буквально через пару минут Даратар Полуночник вспомнил о своей цели и, поравнявшись с леди Мэйнарией, восхищенно посмотрел на нее:

— Да будет вечно полным кубок в деснице твоего отца, о э’но’ситэ, ибо воистину велик муж, вдохнувший жизнь в столь совершенное тело!

Баронесса удивленно повернулась к нему, и воин, решивший, что ее удивление — признак радости, демонстративно зажмурился, делая вид, что ослеплен ее красотой:

— Твое лицо — благословенный лик лиственного солнца, пробуждающего природу от зимней спячки. Твоя улыбка — утренняя заря, отгоняющая ночную тьму. Твои уста — врата в пиршественный зал Снежного Барса, а дыхание — дуновение полуденника, дарующее долгожданное тепло исстрадавшимся от хладного нрава снежня…

— Твои волосы — буйное пламя лесного пожара… — подхватил Ночная Тишь.