А.Х. Ни в коем случае. Это все равно что снимать через огонь очага.

Ф.Т. В финале "Жильца" герою надевают наручники– возникает ассоциация с судом Линча.

А.Х. Да, когда он пытается перелезть через ограду. Наручники вообще имеют глубокий психологический подтекст. Состояние прикованности к чему-либо...– это что-то из области фетишизма, не так ли?

Ф.Т. Не знаю, но я заметил, что наручники имеют обыкновение повторяться в Ваших фильмах.

А.Х. Обратите внимание, как пресса любит показывать людей, сопровождаемых в тюрьму в наручниках.

Ф.Т. Точно подмечено. Иногда наручники для пущей внушительности даже обводят белой каймой. Несомненно, что наручники– наиболее конкретный и самый непосредственный символ утраты свободы.

А.Х. Туг есть и сексуальный оттенок смысла, так я думаю. В парижском музее криминалистики я обратил внимание на сексуальный символизм в инструментарии насилия. Он заметен в ножах, в гильотине. Возвращаясь к наручникам в "Жильце", могу добавить, что сама идея была подсказана одной немецкой книжкой о человеке, проведшем один день в наручниках, который затем подробно поведал о своих ощущениях.

Ф.Т. Вы, вероятно, имеете в виду "С девяти до девяти" Леона Перутца? Мурнау тоже заинтересовался этой книгой на предмет экранизации году в 1927-м.

А.Х. Возможно.

Ф.Т. Не будет ли натяжкой предположить, что снимая мужчину, закованного в наручники и распростертого на решетке ограды, Вы рассчитывали, что в умах зрителей всплывет фигура Христа?

А.Х. Это когда его пытаются поднять, а руки его скованы? Конечно, эта мысль не могла не прийти мне в голову.

Ф.Т. Все это еще раз свидетельствует о том, что "Жилец" действительно стал первым "настоящим Хичкоком", и прежде всего благодаря теме, которая вновь и вновь появляется в Ваших последующих картинах: человека обвиняют в преступлении, которого он не совершал.

А.Х. Именно эта тема обвинения невинного, как мне кажется, внушает зрителю ощущение опасности. К тому же ему легче отождествить себя с подобным персонажем, чем с настоящим преступником, скрывающимся от погони. А я всегда принимаю во внимание аудиторию.

Ф.Т. Другими словами, это та самая тема, которая удовлетворяет потребность зрителей в тайне и позволяет отождествить себя с героем. Неслучайно персонажи большинства Ваших фильмов– обыкновенные люди, вовлеченные в необычные ситуации.

Кстати, не в "Жильце" ли Вы впервые сами появились на экране?

А.Х. Правильно. Я там читал газету.

Ф.Т. Это было задумано как гэг? Может быть, это проявление суеверия? Или просто у Вас не хватало статистов?

А.Х. Задача была вполне утилитарна: заполнить кадр. Потом это превратилось в суеверный предрассудок и наконец в гэг. Но в последнее время этот гэг стал причинять немало хлопот; я стараюсь показаться на экране в первые 5 минут, чтобы дать людям спокойно смотреть фильм, не выискивая меня в толпе статистов.

Ф.Т. "Жилец" снискал шумный успех?

А.Х. Сначала его показали персоналу прокатной компании и руководству отдела рекламы. Они вынесли заключение: показывать фильм публике нельзя. Невероятно слабая картина. Спустя два дня большой босс лично прибыл в студию для просмотра. Это было в 2.30. У миссис Хичкок и у меня не хватило духу дожидаться результатов в студии, и мы вышли прогуляться по лондонским улицам. Потом взяли такси и вернулись. Нам страстно хотелось, чтобы наш променад увенчался приятным известием, но услышали мы следующее: "Босс сказал, что это ужасно". И фильм положили на полку, к тому же расторгли все контракты, предварительно заключенные благодаря репутации Новелло. Несколько месяцев спустя решено было вновь посмотреть фильм и сделать в нем некоторые поправки. Я согласился на две. Когда же его выпустили на экраны, оказалось, что это величайший из всех английских фильмов, поставленных к тому времени.