Не выдержала, сорвалась с места, пустилась бежать. Даже про кофе забыла.

За что ей это? Он смеется над ней. Ведь Ионыч ничего такого не спрашивал, привозил одежду, если она просила, и все. Почему его больше нет? Неужели теперь всегда…

До вечера прорыдала, уткнувшись в подушку. А вечером пошла к реке.

Баночка кофе стояла на пригорке, под банкой стопка журналов. И еще — хрустящий пакетик конфет.

Неделя прошла в делах и заботах, хозяйство у Нэлле было не маленькое, надо убирать, чистить, сеять, следить за рассадой, поправлять забор, чинить крышу, которая после зимы начала протекать. За всем этим Нэлле старалась не думать о молодом лодочнике, который причинял ей столько беспокойства.

— Ну что он, сам не видит, что ли, — спрашивала она у кошки, — какое платье мне надо, какой размер? Что у него, глаз нету?

Кошка урчала и терлась о ноги.

А Нэлле зачем-то вспоминала, что глаза у молодого, конечно, есть — серые, насмешливые. От таких воспоминаний становилось щекотно и горячо внутри. Непривычно становилось. Менялось в ней что-то, шевелилось… от этого становилось хорошо и страшно одновременно.

На речку она пришла намного раньше положенного срока, лишь только взошло солнце. Все равно не спалось. Взяла с собой вязанье, села на пригорке.

Он еще издали помахал ей рукой, она сделала вид, что не заметила.

— Вот, все привез!

Молодой спрыгнул у берега в воду, вытащил лодку, держа увесистый пакет. Вытянул руку, словно предлагая взять у него.

— Ты меня боишься?

— Нет.

Подходить Нэлле не решалась.

— Я не кусаюсь, — не унимался тот.

— Зато я кусаюсь!

— Ну, может быть, — молодой рассмеялся, поставил-таки пакет на землю. — Как знаешь.

Повернулся и пошел к лодке.

Нэлле закусила губу. До крови. До слез. Ну за что ей…

Подойти и посмотреть, что там в пакете, она решилась только когда шум мотора стих вдали, так и сидела с вязаньем в руках, неподвижно.

Все было на месте, и даже платье. Удивительное! Старик Ионыч таких не привозил. Мягкое, темно-васильковое, сидело так, словно по ней сшито. Нэлле даже всю неделю ходила в старом, все не решалась надеть, боялась запачкать.

Решилась в субботу утром.

А он в этот раз даже на берег не вышел. Подплыл поближе, заглушил мотор… лицо хмурое, сигарета в зубах.

— Тебе что-нибудь еще надо? — крикнул он Нэлле.

— Нет, — ответила она.

Лодка рявкнула и заурчала, поднимая волну.

— Подожди!

Нэлле едва не кинулась за ним вплавь, так неожиданно…

— Подожди! — кричала она. — В середине июня земляника будет! Я наберу!

Он кивнул, хотя вряд ли что-то слышал за ревом мотора.

Нэлле осталась стоять по колено в воде. Платье намокло.

Солнечные зайчики резвились вокруг.

Казалось, что-то важное сломалось в жизни, раскололось и теперь больше не склеить. Прежней спокойной жизни не вернуть. Страшно. Пусто. Даже то непонятное внутри, то страшное отчего-то молчит.

До середины июня почти месяц… целая вечность. Рассыпались и тихонько увяли белоснежные звездочки ветреницы, одуванчики покрыли золотом все окрестные луга, и тоже потихоньку начали разлетаться белыми парашютиками, отцвел багульник у реки… а вот земляника в этом году не удалась…

Нэлле старательно ходила по лесу, стараясь набрать, но выходило все не больше кружки. Ионыч бы и кружку взял, а ей бы за это еще, к примеру, баночку кофе привез… Но Ионыча нет. А молодой, казалось, только посмеется над ней.

Нэлле заварила в кружке зеленый чай с мятой и смородиновым листом, достала последнюю конфетку.