– Хм. – Но она продолжала, голосом все еще скорее обиженным, нежели воинственным: – Моя сестра тебя боготворит. Просто преступно воспринимать как она, с улыбкой, всю твою двойную моральную бухгалтерию. Ей бы следовало вмазать тебе по яйцам.

Я ничего не ответил, вместо этого беспокойно гадая о схеме прироста в моем случае объема вскрываемой откровениями информации – не будет ли он монотонно расти с последовательными половыми сношениями с чередой женщин, а не с, как в "Персеиде", последовательными ночами с одной и той же женщиной и должен ли я включить в этот набор Антею или же могу перейти непосредственно к Филоное. Но теперь, а тон ее постепенно ожесточался, царица заметила, что находится на пороге, как говорят амазонки, последней четверти: месячные бывали у нее только изредка и скоро грозили вообще прекратиться. Дочери ее, как оказалось, стали шлюхами, да притом блажными, одна из них умерла переширявшись, две другие после нескольких лет безумия и скандального юродства с грехом пополам вышли замуж – браки, о которых лучше не упоминать. Управление полисом после смерти Прета не имело ничего общего с синекурой: как на любую зажиточную вдову, на нее, словно стервятники, слетались лжепровидцы и подлипалы самого разного толка, пока от гнева и отчаяния она не основала матриархию. Мало что в жизни ей было приятно вспомнить; не жизнь, а своего рода кабала надругательств от рук мужчин, от ее грубого отца Иобата через развратного насильника, он же – муж, до жестоких и вероломных любовников – не более лживых, чем я.

– Мегапент был последней соломинкой, – горько подытожила она. – Когда я увидела, каков он, я поняла, что ты – самозванец. И все же ради собственной гордыни продолжала цепляться за все эти четвертьбоговые истории. Теперь ты пытаешься отобрать у меня и это. Будь проклят, зачем ты вернулся в мою жизнь!

Потеряв всякую надежду хоть как-то упорядочить ее несообразные, но настырные жалобы, я только и мог повторять, как Меланиппа свое имя и подразделение, что не был самозванцем и что мы так и не стали любовниками.

Манеры Антеи становились все более и более коварными.

– Мы с тобой, Беллерофон, одного поля ягоды, – хихикнула она. – Неужели ты думаешь, что я поверила этой нелепице о Химере? Даже Филоноя признает – нет никаких доказательств, что все это не примерещилось вам с Полиидом, – еще одна свинская фантазия: убить воображаемое женское чудовище. Никто ее никогда и не видел! Ты надул Иобата точно так же, как Полиид пытался надуть твою мать, – и самым жестоким образом надута Филоноя, которая все время знала, что ты – фальшак, и тем не менее любила тебя.

– Я убил-таки Химеру, – в полном унынии возразил я. – Она была вполне реальна, Антея: я видел дым и пламя…

– Кто не в состоянии немножко подымить в старом вулкане?

– Я чувствовал, как она кусает мое копье! Я видел, как она вылетала, окруженная дымом!

– И кто же из них с крыльями? – наддала Антея. – Лев, коза или змей?

– От нее на скале остался идеальный отпечаток!

– Каковой никто, кроме тебя, не видел. Завязывай со всем этим, Беллерофон. Филоноя говорит, что ты по примеру Персея хочешь улучшить свои прошлые достижения. Я считаю, что ты, прежде всего, ничего никогда не достигал. И вовсе не эта дутая схема побудила тебя просить ликийцев, чтобы они вышвырнули тебя из города…– Она запустила в меня бумагой Полиида, которую ранее изъяла ее дворцовая стража.– Это была нечистая совесть.