| Как ты знаешь, я тебя уважаю и почитаю – даже люблю тебя; ты самый нежный и ласковый любовник, какой у меня только был, если и не самый страстный; разница в возрасте не играет для меня никакой роли – когда не притупляет твой энтузиазм из-за того, что ты все уже однажды перепробовал. То есть женился, завел семью, построил дом, накупил мебели и прочее. Если хочешь знать правду, мне кажется, что мы скорее увязли в трясине, чем обессмертились: ты строчишь-строчишь-строчишь целые дни напролет, с утра до ночи; честно говоря, на свете, наверное, нет ничего круче – быть легендарным героем и обессмертиться в истории своей жизни и т. п. – я и в самом деле очень это ценю, – но я-то люблю активность, знаешь об этом? По типу тебе больше подходила Филоноя – говорю безо всяких подвохов. Она любила книги, мифы, рукоделие и все в этом духе; но я-то привыкла к активной жизни, а мы ну ничегошеньки не делаем! Втайне от самой себя я надеялась, что мы, как только ты немного придешь в себя, отправимся в Ликию, и не потому, что я горю желанием стать царицей, – просто чтобы мы хоть что-то совершили. Это доводит меня до белого каления – иметь прямо тут, у себя под рукой, крылатого коня, способного перенести нас куда угодно, – и все, что мы делаем, – облетаем, откушав, раз-другой вокруг солончаков и скорей, скорей к твоему столу строчить-строчить-строчить, пока я готовлю обед и бью баклуши. Меня с души воротит об этом говорить, но я подозреваю, что была бы счастливее не с таким героем, а с более заурядным человеком. Это не сарказм. Я устала быть амазонкой, устала быть подружкой полубога, если это означает до конца дней своих слоняться по этой даче. Но устала я и от разборок с разными любовниками; все, чего я хочу, – самого заурядного заводного мужа и десяток детишек, девять из них – мальчики. Зови, если хочешь, меня отступницей; мне следовало бы подыскать в следующий брачный сезон какого-нибудь попсового молоденького гаргарейского врача или юриста, который бы счел, что я – самое грандиозное, что с ним когда-либо случилось, а не просто очередная подружка, а, как ты думаешь? Возможно, я не очень бы его любила, но, бьюсь об заклад, была бы счастлива. Не хочу оставаться рядом, когда мой гиппоман перестанет для тебя работать, Беллерофон; либо ты меня тогда бросишь, как и всех остальных, либо мы сядем рядком и будем мечтать о смерти. Ты думал, что эта ссуженная тебе Полиидом на Втором Приливе Схема сулит тебе трех женщин, но, по моим подсчетам, я уже четвертая: Сивилла, моя мать, Филоноя и я, правильно? Но ты сам говорил, что в "Беллерофониаде" все приходит пятерками, так что тебе, может быть, пора, не забывая о своей карьере, озаботиться поисками следующей? Может быть, как Медуза в "Персеиде", теперь в прекрасную девушку превратится эта самая Химера. Ты должен проверить и посмотреть, не То ли она самое, и, если это не так, убить ее на сей раз по-настоящему и посмотреть, не приведет ли это тебя туда, куда ты хочешь. Как бы там ни было, я знаю, что я для тебя не То самое, и ты тоже это знаешь, только не хочешь признавать. Ты не становишься моложе, я тоже; множество амазонок выглядит моложе своих "лет", потому что мы их не считаем, а роль обычно, на мой взгляд, играют те отличия, на которые люди заранее настраиваются. Но чем больше я об этом думаю, тем больше уверена: сегодняшнее полнолуние завершает мою Первую Четверть, и ты сочтешь, что за одну ночь я постарела на четырнадцать лет. Скажешь ли ты все еще, что я "игривая, худенькая, налитая" и как там дальше? И к тому же я устала, знал бы ты, как смертельно я устала; подчас мне кажется, что это моя Последняя Четверть! Видимо, зря я завела все это; у меня близятся месячные, а это всегда нагоняет на меня хандру, и я стервозничаю. Но, клянусь, это не бессмертие, это замороженное бесчувствие. Что возвращает меня к твоей истории: несмотря на все те умничанья, которые по твоей воле я в ней изрекаю, по правде, я абсолютно ничего о писании не знаю; но если бы мне выпало наткнуться на мели на этот провальный текст и прочесть его как самую обычную историю, я бы обложила тебя что надо: ты же ведь так и не сказал, что сталось с Полиидом, Филоноей, с твоей матерью, детишками, особенно после того, как ты оставил, уезжая, это самое кольцо; а еще ты не говоришь, чем кончалось письмо Сивиллы, не проясняешь эпизод с Химерой – прежде всего, была ли она реальностью и вправду ли вернулась назад, – не разгребаешь всю эту клюкву о смерти брата и т. |
