– Этого-то ты и хочешь? – спросила тогда скрытая капюшоном дама и, вторя ей позже, Каликса: – Этого-то ты и хотел?

Я поддакнул сразу и той и другой; прошло время разговоров о прошлом, хватит говорить о чем-либо помимо поимки; в каждом из храмов я становился все моложе – в ее от предвкушения, в своем от повторения.

Ну ладно, сказал мой профессионально облаченный адвокат, она, как и прежде, готова меня консультировать. Но обстоятельства дела претерпели серьезные изменения, что должно сказаться и на моем снаряжении, и на линии поведения. Из-под мантии она извлекла обнаженный золотой кинжал – точь-в-точь мой фаллос и по длине, и по прямизне. Я впал в уныние, ибо то, чему, чего доброго, никогда не проиграть в любви, никогда не победит в войне.

– А булатный серп?

– Только это, – сказала она, – и твои голые руки.

– Мне нравятся твои голые руки, – сказала Каликса. – Но я тебя понимаю.

Пойми, было мне сказано, на сей раз ты должен действовать не оружием и не маскировкой. Почему, на мой взгляд, сам Гадес перестал пользоваться шлемом своей молодости, как не потому, что ни этот, ни какой-либо другой амулет не может сделать невидимкой того, кто достиг определенной известности? Что касается полированного щита, изменился он сам, обэгидился под воздействием былой силы былой Горгоны – потому его и нет в храме, дабы собственное отражение не обращало глядящих в него в камень.

– Волшебная сумка? – спросил я с упавшим сердцем.

– Может пригодиться, – сказала она. – Но не для того, чтобы класть в нее голову новой Медузы, ведь тебе не надо ее отрезать…

– Не надо?! – Но тут я припомнил и прикинул, что ее дегоргонизация сделала кибисис бесполезным. – Так ей только и нужно взглянуть на меня, и я опять стану двадцатилетним? Или так будет с каждым, кто взглянет на нее? Этот вопрос мне задавали о старой Медузе – в письме девушки из Хеммиса в Египте…

– Все не так просто. Персей, – предостерегла меня наставница, а моя жрица: – Ты же не ответил на вопрос.

И она тоже, сказал я, заявив только, что те условия, на которых испытуется новая Медуза, предусматривали, что в одних строго определенных обстоятельствах все опять может на старый лад обратиться камнем, а в других возможен не только обратный процесс, но достижимо даже своего рода бессмертие. В качестве возможной предосторожности от первых мне посоветовали еще разок позаимствовать кибисис, чтобы использовать его уже не как авоську, но как вуаль или чадру: Медуза сама все объяснит, когда явится ко мне, "а я, – сказал я Каликсе, – когда явлюсь к ней – на панели Шесть-А твоей второй серии". Тогда я спросил у Афины, что делать на этот раз с Седыми Дамами, каковые, хотя и безглазые, отнюдь не были слепы к моей предыдущей стратегии. Или же я должен просто пропустить их и, доверившись собственному носу, отправиться на поиски прокисшего скита нимф? В любом случае мне наверняка нужно раздобыть сандалии Гермеса, чтобы долететь до Гипербореи, а не то я умру от старости, так и не добравшись до Медузы.

Женщина покачала головой:

– Афина велела тебе напомнить, что ей нужно присматривать и за другими родичами; вот почему она сама не могла с тобой сегодня поговорить. Ей весьма по душе твой кузен по имени Беллерофонт или Беллерофон…

– Никогда о нем не слыхал, – сказал я, а Каликса: – Зато я слыхала; говорят, незауряден.

– Не имеет значения, – сказал ей я, а дева в куколе мне: – Услышишь, и довольно скоро; у твоей сестры на него большие планы. Вот ее точные слова: "Во мне всегда останется уязвимое местечко для старины Персея, но напомни ему, что он не единственный в Греции золотой герой". Извини.

– И меня, – сказала Каликса.