– Не знаю.

Она покачала головой:

– Из меня не выйдет ученого. Мне не дано писать, рисовать или еще что-либо в этом роде. Накопила огромный IQ и ничего не могу поделать. Чтобы заработать на свои штудии, я подрабатывала в храмах Аммона и Сабазия, а потом меня отымел Аммон, и мне это понравилось, так что я приняла и Сабазия, и вскоре на моем попечении оказались уже все три храма. Неплохая работа; я встречалась с уймой людей; просто удивляюсь подчас, куда это все меня заведет. Вы все трое женаты, у Аммона и Сабазия толпы подруг. В известном смысле, мне кажется, ты был моей последней надеждой; и когда Медуза тебя сюда доставила, я не могла не захотеть… – Она отрешенно сбросила щелчком семя в пламя лампады. Промах. – И вот все оборачивается так, что и у тебя есть девушка.

– Уже нет, – сказал я.

– Даже меня.

Но у меня, если я был жив, оставалась жена (я разглядывал ее – юную, обнаженную и обворожительную прикованную к рифу на II-F-3), к которой мне бы лучше было вернуться.

– Хотел бы я знать, почему среди этих сцен не хватает Хеммиса. Значит, на завтрашней картине…

– Только пустыня, как ты увидишь, уходя отсюда. Но, Персей… – К моему удивлению, ибо я считал, что она или раздосадована, или жалеет себя, или и то и другое, она подобралась поближе и положила мою голову к себе на колени. – А теперь мне еще и придется смягчить для тебя дурные новости: Андромеда ушла от тебя. Насовсем.

Я наслаждался крупным планом ее освещенного лампадой пупка. При этом известии мое сердце упало, как в плохих стихах, а глаза закрылись, хотя я их не закрывал.

– Так сказала Медуза, когда тебя сюда притащила, – сказала Каликса. – Жена улепетнула от тебя вместе с Данаем в Иоппу.

Я оторвался от ее колен и вновь обрел пропавший было голос:

– Я убью его.

Но Каликса преспокойно заметила, что убийство Даная ничего не изменит: он значил для Андромеды не больше, чем для меня Каликса, – просто развлечение, свежатинка. Андромеда хотела избавиться от меня, только и всего; если я загляну в свое сердце, то наверняка увижу, что и сам уже покончил с ней. Такое бывает. Разве нет?

Я с трудом выдавил ей в живот:

– Наверное.

Теперь и мои глаза были влажны.

– Ты любишь Медузу?

– Не знаю.

Двумя пальчиками Каликса прочерчивала сходящиеся спиралью круги там, где раньше курчавилось золотое руно.

– Если ты захочешь здесь остаться… я имею в виду на сколько захочешь… я буду рада.

Мы с приятностью провели полчаса, после чего она царственно, как ребенок, заснула, я же остался рыскать в ночи по волнам поднятого, словно ветрами с II-B, шторма эмоций. В первый момент меня чуть не вытошнило, когда я представил себе Даная в постели с Андромедой, я покрылся от ярости потом, потом впал в эйфорию оттого, что наконец-то почувствовал себя раскрепощенным в праве быть Персеем, пусть это даже сулит земную или небесную твердь, но предоставленным самому себе. Следом пришла скорбь об утраченном прошлом, о поре возмужания, затем молнией пронзила мучительно острая симпатия к моей уже не моей Андромеде – все еще столь ласковой и лакомой в постели (трепещи, молодой Данай! яркая вспышка ярости), столь же непереносимой, как и я сам, во всех остальных местах. К рассвету я прошел с едва теплящейся лампадкой по кругу, в последний раз разглядывая первый виток, первый цикл моей истории; масла в светильнике, ночь и героическая молодость подошли к концу одновременно; я вернулся к Каликсе, ласками извлек ее из грез, дремотно, но уже здесь, орошенную, и мы с ней впервые прокрутили все на полную катушку. Она вплотную вперилась мне в лицо, пока затихали конвульсивные биения наших тел.

– Я была уверена, что ты ушел.

Я не ответил.