Фелпс кивнул на труп Рэмпера.

– Да простит меня господь: но они записывали то, что им сообщил бедняга?

Доктор быстро перелистывал журналы. Фелпс глядел на дверь. Мисс Темпл не могла оторвать взгляд от тела, глазницы которого были заполнены запекшейся кровью.

– Как бы ни был граф безумен, – пробормотал Фелпс, – эта комната не объясняет, зачем Вандаариффу понадобились все эти заводы.

Свенсон повернулся к мисс Темпл, широко распахнув от удивления глаза. В руках он держал раскрытый журнал.

– Что это? Что вы обнаружили?

Вместо ответа он прошел вдоль столов к заполненным полкам, журнал выпал из его рук, ощупывающих стену.

– Доктор Свенсон? – спросила Селеста, неожиданно испугавшись.

– Что случилось? – прошептал Фелпс.

Доктор нашел потайную дверь и отпер ее. На еще одном столе лежал прикованный цепями мужчина, нагой, бледный и неподвижный. Мисс Темпл вскрикнула. Кардинал Чань резко открыл глаза.

Глава 2

Лазарь

Когда он очнулся, все изменилось. Мгновение назад кардинал Чань лежал лицом вниз в лесу, истекая кровью, умирая… а в следующий момент – он не предполагал, что такое может произойти, – оказался прикован к столу. Он догадывался об этом, ощущая железо, впившееся в грудь, талию, руки и ноги. Грубые доски царапали спину и ягодицы. Чань был нагим и ничего не видел.

Он попытался заговорить – голос прозвучал странно, и он понял, что голова закована в металл. Чань нащупал языком прямоугольное отверстие, но оно было закрыто. Его внутренний край был покрыт какой-то коркой… клеем? Похоже, кто-то помогал ему выжить.

Он прогнул спину и ощутил острую боль. Цепи прочно держали… но где находится источник боли? Рана на спине должна была его убить: каким образом она так быстро зажила?

Сколько времени прошло? Как он выжил?

Он попробовал немного двигаться, чувствительность в конечностях вернулась, но та область, где была рана, оставалась онемевшей. Чань повернул голову – край шлема впился в его шею.

Кардинал вздрогнул, почувствовав, как кто-то дружелюбно похлопал его по животу. Он натянул цепи и потребовал освободить его. Собственные слова чуть не оглушили его, но потом пластинка, закрывавшая его рот, открылась. В отверстие пропихнули влажную вату, и он почувствовал запах эфира.

Когда Чань снова проснулся, оказалось, что он лежит на животе, шея была неудобно вывернута из-за шлема, и что-то острое исследовало его спину. Он лежал неподвижно, пытаясь скрыть, что пришел в сознание, но вот позвоночник пронзила острая боль, и Чань громко застонал. Задвижку, закрывавшую рот, снова открыли, и он получил новую дозу эфира.

Кардинал просыпался и опять засыпал, это продолжалось бесконечно. Он все время чувствовал прикосновение чьих-то рук, за ним постоянно наблюдали. Как долго пленник здесь пробыл? Его существование не имело смысла. Сделал ли он что-то дурное? Кардинал не помнил. Или, может быть, он умер и находился в аду?

Чань связывал подобные мысли с пережитыми химическими кошмарами и старался сосредоточиться каждый раз, когда приходил в сознание, вспоминая потерянный им мир… свои комнаты, русские бани, библиотеку и опиумный притон. Он не мог не отметить с иронией: неужели он наконец обрел забвение, к которому стремился годами?

А Селеста? Чань вспомнил с досадой их последние минуты в лесу. Как глупо было с ее стороны поцеловать его, а он оказался еще большим дураком, когда ответил на поцелуй. О чем думал кардинал – овладеть ею прямо там, в папоротниках? И что потом? Чань мог себе представить всю нелепость – нет, это слишком слабое определение для последствий столь бессовестного поступка: подавленность, чувство вины, оцепенение. На его совести и так было немало всего.