– Осторожнее, сеньор комиссар, – произнес каторжник, – перестаньте перебирать разные прозвища. Зовут меня Хинес, а вовсе не Хинесильо, и я из рода Пасамонте, а не Парапилья, как утверждает ваша милость. Вы бы лучше о своем роде подумали – много бы интересного открыли…

– Потише ты, сеньор разбойник, – ответил комиссар, – не то я заставлю тебя замолчать.

– Придет время, и все узнают, зовут ли меня Хинесильо де Парапилья.

– Да разве нет у тебя, мошенник, такого прозвища? – спросил надсмотрщик.

– Есть-то есть, – ответил Хинес, – но я никому не позволю так меня называть! Сеньор, – обратился он к Дон Кихоту, – если вы собираетесь что-нибудь нам дать, так давайте скорее и отправляйтесь своей дорогой. Надоели нам ваши расспросы о чужих делах; а если вам угодно узнать обо мне, так вот: я Хинес де Пасамонге, и вот этими самыми пальцами я написал свою историю!

– Это он правду говорит, – заметил комиссар. – Он действительно описал свою жизнь, да еще так, что лучше описать невозможно, только книга осталась в тюрьме, и под залог ее он получил двести реалов.

– Но я ее выкуплю, – сказал Хинес, – хотя бы пришлось заплатить двести дукатов.

– Что ж, разве она так хороша? – спросил Дон Кихот.

– Так хороша, – ответил Хинес, – что лучше «Лaсарильо с Тормеса»  и всех книг такого сорта, какие были или будут написаны. Скажу только вашей милости, что все в ней правда; она такая увлекательная и забавная, что никакие выдумки с ней не сравнятся.

– А как ее заглавие? – спросил Дон Кихот.

– «Жизнь Хинеса де Пасамонте», – ответил тот.

– И она закончена? – спросил опять Дон Кихот.

– Как же она может быть закончена, – ответил Хинес, – если еще не кончилась моя жизнь. В книге описано все, что со мной случилось со дня рождения до нынешней отправки на галеры.

– А вы не в первый раз отправляетесь туда? – спросил Дон Кихот.

– Служа Богу и королю, я уже провел на галерах четыре года и знаю вкус сухарей и плети, – ответил Хинес. – Однако я не очень огорчен, что снова туда отправлюсь: там я смогу не спеша закончить свою книгу. У работающих на испанских галерах столько свободного времени, что и девать его некуда.

– А ты неглупый человек! – сказал Дон Кихот.

– И несчастный, – прибавил Хинес, – ибо несчастья всегда преследуют людей с головой.

– Несчастья преследуют негодяев, – перебил его комиссар.

– Я уже просил вас, сеньор комиссар, – сказал Хинес, – выражаться осторожнее! Вам поручено доставить нас на место, назначенное королем, а не оскорблять нас, бедняков. Поэтому помалкивайте да двинемтесь дальше, ибо кто знает, какая судьба ждет вас впереди; быть может, вы сами угодите на галеры!

Комиссар замахнулся бичом, чтобы ударить Пасамонте за его дерзость, но Дон Кихот стал между ними и попросил не трогать преступника.

– Что за важность, – заметил он, – если у человека с крепко связанными руками чуть-чуть развязался язык? – Затем он повернулся к цепи каторжников и сказал: – Из ваших рассказов, дорогие братья, я ясно понял: хотя вы и наказаны согласно законам и по суду, но эта предстоящая жизнь не очень-то вам по вкусу и вас насильно гонят на галеры.