Джеймс Хедли Чейз. Хитрый, как лис
ПРОЛОГ
Он подготовил все: грязные бинты, нож, рваную военную форму, испачкал руки и ноги. Самое главное, что у него были документы покойного
Дэвида Эллиса, чье тело гнило сейчас на солнце.
Но, несмотря на свой совершенный план, Кашмен нервничал. На лбу выступили капли пота, сердце бешено билось в груди. Во рту ощущался
неприятный привкус.
Кашмен стоял в маленьком, дурно пахнущем кабинете и слушал. Если все пройдет хорошо, личность отъявленного предателя Эдвина Кашмена
исчезнет, но, прежде чем это случится, должен замолчать Харш. Нелегко это сделать: Харш силен как бык. Ошибки не должно быть. Выбраться из
создавшегося положения можно, только убив этого человека.
Кашмен взглянул на часы над дверью: через минуту или немного позднее должен войти Харш.
Он ждал и слушал, чувствуя, что эти ненавистные секунды не лучше, чем угроза смерти.
Топот ног по коридору заставил его вздрогнуть. Дверь в кабинет резко распахнулась, и вошел Харш. Это был огромный, толстый мужчина. Похожий
на борца. Форма СС плотно облегала его могучее тело и скрипела при каждом движении.
- Они будут здесь через двадцать минут, - объявил он Кашмену. - Потом - капут!
Он прошел мимо Кашмена и подошел к окну, разглядывая дикое место, которое называлось Бельзен, Кашмен сжал рукой ручку ножа, который держал
за спиной, и шагнул вперед, к широкой спине Харша. Тот резко обернулся:
- Ну-с, англичанин, как тебе это нравится? Слишком поздно драпать в Берлин, а? Ты думал, что поступил правильно, - я вижу, что ты еще не
удрал. Я скажу тебе, кто ты. Я ненавижу предателей. Тебя повесят раньше, чем меня. - Его маленькие красные глазки выражали ужас. Он снова
повернулся спиной к Кашмену. - Тебе повезет, если твои соотечественники не войдут сюда первыми. Предателей не любят, Кашмен. Не хотел бы я быть
на твоем месте.
Кашмен улыбнулся. Он понимал, что должен улыбаться.
- Не называй меня предателем, - хрипло сказал он. Голос его дрожал. - Постоянно только и слышу это слово, никогда не забываю о нем.
Его голос был знаком миллионам британцев - голос, который в течение пяти лет войны слушали его. Это был необычный голос: не очень глубокий,
но хорошо поставленный, насмешливый, хриплый.
- В душе я больше немец, чем ты, - продолжал Кашмен. Он часто репетировал эти слова и этот момент. - Мое несчастье, что я родился в Англии.
Но я сделал то, что велела мне совесть. И если бы все повторилось сначала, я поступил бы так же.
Харш нетерпеливо дернулся.
- Побереги эти слова для суда, - сказал он. - У тебя не больше двадцати минут свободы. Почему ты не идешь туда и не сдаешься? Они ждут
тебя. В Англии найдется хорошая петля.
- Не устраивай мелодрамы, - сказал Кашмен, приближаясь. Он стоял теперь совсем близко от огромной спины. Как Давид перед Голиафом. - Иди
сам, если ты такой храбрый.
Харш вздрогнул, но продолжал смотреть в окно. Для Кашмена наступил решающий момент. Несколько секунд он, как зачарованный, смотрел на
широкую спину Харша, потом глубоко втянул воздух, размахнулся и изо всей силы всадил нож под левую лопатку. Харш вздрогнул всем своим могучим
телом. Из полураскрытого рта вырвался какой-то полузадавленный крик. В предсмертной агонии эсэсовец развернулся к Кашмену и, протянув к нему
огромные волосатые лапы, качнулся, словно норовя вцепиться в горло своему противнику.
|
