- Я не стану, и тебе не советую. Но и отнимать не буду, если хочешь выпить. Но только выпить, а не напиться, ясно? Тебе завтра ещё рулить с утра.

- Нашему брату что бутылка, что две – однофуйственно. Быстро трезвеем, похмелье слабое, - обрадовался рейдер и подскочил со своего места. – Я до схрона метнусь?

- Пошли вместе, - прапорщик всё ещё не доверял напарнику и не собирался этого делать потом.

 Спустя час бутылка показала дно, а Карандаш размяк, что твоя опара. Казалось, что он вот-вот растечётся по бетонному полу.

- Нет, слушай, я точно буду твоим крёстным, - вновь поднял он недавнюю тему. – Стикс этого хочет, а кто я, чтобы ему перечить? Он нас свёл! А я помог тебе, спас, показал, как здесь жить. Уже полдня с тобой нахожусь. Не, это точно знак от Стикса. И потому, - тут он поднялся на ноги и посмотрел на прапорщика сверху вниз, - дарую тебе имя – Гранит!

- Почему? – спросил прапорщик и зевнул. На пьяный трёп попутчика он решил не обращать внимания.

- Что почему? – не понял тот.

- Почему Гранит?

- А-а, вот ты о чём. Ну… это… ты ж прям весь из себя непоколебимый, хрен пробьёшь чем. И сам о-го-го какой, прямо скала. Так что, быть тебе Гранитом. И это дело стоит обмыть.

- Больше не пить.

- Но…

- Не пить, - отчеканил прапорщик.

- Тьфу, дал же Стикс крестничка. Тогда я спать.

 Сидел он на спальнике, которым накрыл старое железное ведро перед тем, как заняться приготовлением ужина. И сейчас он снял его, расстелил позади машины. После чего улёгся сверху, не раздеваясь и даже не то что, не сняв обувь, но и не ослабив шнуровку на ботинках. Уже через пару минут он раскатисто захрапел. После тишины столь резкие рокочущие звуки сильно били по ушам и мешали вслушиваться в окружающий мир. Прапорщик дёрнулся, чтобы растолкать рейдера, но потом махнул рукой. Лишь отошёл на десять метров вглубь склада и устроился у стены на патронном ящике, накинув на плечи точно такой же, как у Карандаша, спальный мешок, чтобы холодный бетон не тянул тепло из тела.

 После плотного ужина и бурного дня да ещё при виде спящего рейдера, Кондратьева потянуло в сон. Не сильно, вполне можно побороться с ним и выйти победителем. Вот только при этом внимание притупится обязательно. И чтобы этого не случилось, Кондратьев достал носимую аптечку разведчиков, из тех, что выдавались под роспись по приказу командира части, достал две таблетки из нужного отделения и закинул в рот. Раскусив их, он сделал несколько жевательных движений и проглотил, сморщившись от страшной горечи. Запить решил обычной водой, так как не знал, что произойдёт при смешивании военной химии и местного настоя споранов.

 Спустя двадцать минут сон и усталость пропали, а в теле почувствовался прилив сил. Примерно десять часов он будет себя чувствовать Ильёй Муромцем, готовым перевернуть твердь земную, потом эффект пойдёт на спад. И ещё сутки после этого он будет находиться в состоянии хоть в бой, хоть марш-бросок совершить, хоть в засаде пролежать без движения и не теряя бдительности. Зато потом за это придётся сполна расплатиться страшной усталостью, притуплением реакции и ломотой во всём теле.

 Не случись переноса в другой мир и заражения неведомым паразитом, который ослабил организм, из-за чего пришлось хлебать неведомую гадость под названием живец, то «комод» воздержался бы от использования боевого допинга. Ему не раз приходилось по двое-трое суток обходиться без сна и вести боевые действия (это не обязательно огневое соприкосновение с врагом). Но именно сейчас он чувствовал, что без поддержки, от которой во рту страшно горчит, не обойтись.

 Обострившийся слух стал ещё болезненнее реагировать на чужой храп. Кондратьеву так и хотелось кинуть в Карандаша чем-нибудь увесистым, чтобы «убить тигра».