Изменить размер шрифта - +
Куда было идти  в
тысячеверстную даль?
   Кузьма Кузьмич так примерно рассуждал, шагая рядом с Дашей  в  сторону,
откуда из зеленеющего рассвета тянуло запахом печного дыма. "Вы мало того,
что испуганы, вы, красавица, несчастны, как мне сдается. Я же, несмотря на
многочисленные превратности, никогда не знал ни несчастья, ни - паче  того
- скуки... Был попом, за вольнодумство расстрижен и заточен в монастырь. И
вот брожу "меж двор", как в старину говорили. Если  человеку  для  счастья
нужна непременно теплая постелька, да тихая лампа, да за спиной еще  полка
с книгами, - такой не узнает счастья... Для такого оно всегда - завтра,  а
в один злосчастный день нет ни завтра, ни постельки. Для такого  -  вечное
увы... Вот я иду по степи, ноздри  мои  слышат  запах  печеного  хлеба,  -
значит, в той стороне хутор, услышим скоро, как забрешут собаки. Боже мой!
Видишь, как  занимается  рассвет!  Рядом  -  спутник  в  ангельском  виде,
стонущий, вызывающий меня на милосердие, на желание топотать копытами. Кто
же я? - счастливейший человек. Мешочек с солью всегда у  меня  в  кармане.
Картошку  всегда  стяну  с  огорода.  Что  дальше?  -  пестрый  мир,   где
столкновение страстей... Много, много я, Дарья Дмитриевна,  рассуждал  над
судьбами нашей интеллигенции. Не русское это все,  должен  вам  сказать...
Вот и сдунуло ее ветром, вот и - увы! - пустое место...  А  я,  расстрига,
иду играючись и долго еще намерен озорничать..."
   Без него бы Даша пропала. Он же не терялся ни в каких случаях. Когда на
восходе солнца они добрели до хутора, стоящего в голой степи, без  единого
деревца, с опустевшим конским загоном, с  обгоревшей  крышей  глинобитного
двора, - их встретил у колодца  седой  злой  казак  с  берданкой.  Сверкая
из-под надвинутых бровей бешено  светлыми  глазами,  закричал:  "Уходите!"
Кузьма Кузьмич живо оплел этого старика: "Нашел поживу, дедушка,  ах,  ах,
земля родная!.. Бежим день и ночь от  революции,  ноги  прибили,  язык  от
жажды треснул, сделай милость - застрели, все равно идти  некуда".  Старик
оказался не страшен и даже слезлив. Сыновья его были мобилизованы в корпус
Мамонтова, две снохи ушли с хутора в станицу. Земли  он  нынче  не  пахал.
Проходили красные - мобилизовали  коня.  Проходили  белые  -  мобилизовали
домашнюю птицу. Вот он и сидит один на хуторе, с  краюшкой  прозеленевшего
хлеба, да трет прошлогодний табак...
   Здесь отдохнули и в ночь пошли дальше, держа  направление  на  Царицын,
откуда легче всего было пробраться к югу. Шли ночью, днем  спали,  -  чаще
всего в прошлогодних ометах. Населенных мест Кузьма Кузьмич избегал. Глядя
однажды с мелового холма на станицу, раскинувшую привольно белые  хаты  по
сторонам длинного пруда, он говорил:
   - В массе человек в наше время может быть опасен, особенно для тех, кто
сам не знает, чего хочет. Непонятно это и подозрительно:  не  знать,  чего
хотеть. Русский человек горяч, Дарья Дмитриевна, самонадеян и сил своих не
рассчитывает. Задайте ему задачу, - кажется, сверх сил, но богатую задачу,
- за это в ноги поклонится... А вы спуститесь в станицу, с вами  заговорят
пытливо. Что вы ответите? - интеллигентка! Что у  вас  ничего  не  решено,
так-таки ничего, ни по одному параграфу.
Быстрый переход