|
А точнее — в его тайный будуар, где подлый казначей как раз приятно проводил время с почтенными фрау Лунд и фрау Трайхман. Ныне безутешными вдовами. Они втроем барахтались по огромной постели и занимались совершенными непотребствами. И вдруг массивная дверь затрещала и упала вовнутрь казначейского вертепа, а на пороге возник собственной персоной господин Херклафф. Его глаза метали шаровые молнии, а клыки хищно лязгали, будто наточенные дамасские кинжалы. Обе купчихи, дико заверещав и прихватив что успели из верхней и нижней одежды, кинулись в соседнюю комнату, но страшный гость, не обращая на них ни малейшего внимания, грозно двинулся к побледневшему и съежившемуся казначею.
— Чем могу служить, господин Херклафф? — дрожащим голосом осведомился фон Трепш. — Отдавай золото, мошенник! — нетерпеливо зарычал Херклафф. — Какое золото? — пролепетал казначей. — То, которое ты взял у Лунда и Трайхмана. Меня не волнует, куда ты девал этих купцов, давай золото! Трепш мелко дрожал, обуреваемый одновременно страхом и жадностью, причем второе явно брало перевес над первым… Когда шум стих и почтенные купчихи решились вернуться, то они застали лишь раскиданную по комнате казначейскую одежду, а на кровати, где они только что предавались невинным утехам, лежал тщательно обглоданный скелет фон Трепша… А господин Херклафф, как ни в чем не бывало выходя из ворот городского рата, ковырял в зубах изящной зубочисткой и печально приговаривал: — Кашется, их бин погорячиться. Теперь я так и не узнаю, куда этот фкусненький казначей подефал мое золото…
Миликтриса Никодимовна отворила, едва Дубов позвонил в дверь. — Ну где ты шатаешься! — вполголоса напустилась она на Василия, — мы тебя уже давно ждем! Стол в гостиной был накрыт белой скатертью. A на столе красовался блестящий самовар в окружении дорогих вин и разных вкусных разносолов. За столом непринужденно восседал потенциальный работодатель — и Дубов сразу же его узнал. Вернее, узнал его бороду, которую просто невозможно было перепутать ни с какой другой. Борода эта, в основе седая, но с отдельными, расположенными безо всякой симметрии темными вкраплениями, принадлежала тому самому господину, которого Василий видел при въезде в Новую Мангазею в компании с Царь-Городским головой князем Длинноруким. «Стало быть, от меня что-то понадобилось самому Мангазейскому мэру», — не без удивления и, что греха таить, некоторой доли тщеславия подумал детектив, как ни в чем не бывало присаживаясь за стол. Предполагаемый градоначальник глядел на него открытым и дружелюбным взором. А Миликтриса Никодимовна заливалась соловьем: — Дорогие господа, позвольте вас познакомить. Это — Савватей Пахомыч. А это… — Ну што вы, Мывиктьиса Никодимауна, — смущенно перебил ее седобородый, — не надо угромких имен. — И, обернувшись к детективу, добавил: — Зовите меня просто Седой. Так меня увсе тута зовут. За гваза, конешно. «Какой скромный человек, — с симпатией подумал Василий. — Ведет себя естественно, не козыряет своим высоким положением». Вслух же заметил: — Извините, но мне это прозвище напоминает, еще раз прошу прощения, воровскую кличку. — При этих словах детектив искоса глянул на своего собеседника, однако тот остался столь же спокоен и непринужденен: — Ну, тогда зовите меня… — Он на мгновение замялся. — Уж соусем по-пвостому — дядя Митяй. — Согласен! — широко улыбнулся Василий. «А ведь он не врет, — промелькнуло в голове сыщика, — в тот раз Миликтриса как раз величала его Димитрием… Вот отчества не припомню — какое-то мудреное». |
