По большому же счету здесь вот что.

Феодализм наложил на Европу неизгладимый отпечаток. Нескончаемо кровопролитное копошение в малом объеме независимых, полунезависимых, квазинезависимых образований было сродни длящейся в течение многих поколений толкотни локтями в толпе на сезонной распродаже. Все норовили проскочить вперед, все использовали всех, все клялись друг другу в верности, все друг друга предавали; иногда это называют концертом, да только в таком концерте каждый старается заглушить остальных, и дирижера в нем нет. Одно время эту высокую роль пытался играть Ватикан, но палочка оказалась коротковата, а ноты заслонило золото.

В сущности, именно такую толкотню Европа и привыкла считать свободой.

Но в ней были свои конструктивные элементы.

Самый характерный пример — Колумб. То ли три, то ли четыре европейских двора он обошел со своим диким по тем временам проектом, пока наконец не нашел поддержку. Плюрализм. У одного венценосца ума не хватило, у другого — ресурсов, но в конце концов, при известной доле упорства, всегда можно было отыскать в европейской чересполосице ту делянку, на которой посаженный тобою саженец мог начать плодоносить. Если он в принципе живой. И вот поплыл. Доплыл. Доказал. И не прошло и нескольких десятилетий, как задрипанные, сшитые на живую нитку каравеллы, провонявшие ромовым перегаром и гниющей от цинги человеческой плотью, всяк погнал за море на свой страх и риск. Так европейская цивилизация, точно брызги слюны от кашлянувшего туберкулезника, разлетелась по миру.

Кому это сравнение кажется безобразно политизированным, пусть вспомнит хотя бы то, что в Новом Свете, в Океании от занесенных европейцами, прежде неведомых болезней, безо всяких метафор вымирали целые союзы племен, чуть ли не целые государства...

В Китае был столь же характерный пример — Чжэн Хэ. Почти  на век раньше Колумба он, исполняя повеление императора, во главе грандиозного флота (более двух сотен кораблей, более двадцати пяти тысяч человек суммарного экипажа) совершил несколько дальних океанских плаваний. То был национальный проект, сопоставимый по масштабам с современным освоением космоса. Корабли таких размеров и такой надежности Европа научилась строить лишь в девятнадцатом веке. О цинге и прочих тяготах во время экспедиции там и слыхом не слыхивали: в эскадру входили специальные корабли-сады, корабли-огороды, корабли-скотные дворы. Ни один европейский двор времен великих географических открытий, не говоря уже о частных лицах, не осилил бы такого проекта. Но как только главный энтузиаст заморской экспансии, император Чжу Ди, умер, проекту очень быстро пришел конец. Титанические суда сгнили, поразительные технологии были утрачены. Иначе как слаженными усилиями всей государственной экономики невозможно было повторить подобный подвиг. Не было императорских решений — не было национальных свершений.

Сколько я помню, когда мы придумывали федеративный семиулусник Ордусь, мы в голове не держали ни Колумба, ни Чжэн Хэ. Нам позарез надо было всего-то над президентом созорничать. Но, сами того не сознавая, мы пребывали в русле традиции, и коллективная мысль наша отразила ее, как зеркало. В итоге у нас получилась огромная страна, сложенная из немногих достаточно самостоятельных, но в случае необходимости координирующих свои усилия частей. Каждая из частей наднациональна, но объединена вокруг какого-то одного из представленных в Ордуси цивилизационных очагов. Каждая обладает огромным промышленным и экономическим потенциалом, каждая вправе решать свои задачи сама, и каждая поэтому вполне способна на государственные подвиги. А уж вместе — они вообще.

Так у нас само собой, безо всяких теоретических изысков получилось сочетание лучших черт плюралистической европейской и централизованной китайской, да и царско-российской, моделей.