– Больницу вижу, мужиков нет, – отшутилась я.
– Купи очки, – посоветовал он.
– Микроскоп, – не согласилась я.
Я вошла в приемную Седельцова.
– Что надо? – спросила меня секретарша, бедная дурочка.
– То надо, – ответила я и посмотрела на нее.
Я умею смотреть так, что другим становится страшно. Она отвела глаза от моих и опустила голову. Я беспрепятственно открыла дверь к Седельцову. Без стука. Аккуратно закрыла дверь предбанника и кабинета за собой. Седельцов поднял голову от бумаг.
– Я разглядела мужика, который может бросить мне палку, – сказала я.
– Догадываюсь, что тебе нужно. Не рановато ли?
– Давайте проверим эмпирическим путем, – предложила я.
Я получила место заведующей на двухтумбовом столе Седельцова. За несколько минут, даже получаса не прошло с раздеванием и одеванием.
– Одним разом не обойтись, – сообщил Седельцов, застегивая брюки.
– Я не замужем, – откликнулась я.
Седельцов задумался и протрезвел. Он был женат. Пока он думал, я открыла дверь его кабинета и прошла мимо бедной дурочки, любовницы Седельцова. Она тоже была не замужем, но она – не я. Она – бедная дурочка, а я – наилучший вариант для заведования моим отделением.
Через неделю приказ о моем назначении был обнародован. Бедная же дурочка обнародовала свои комментарии.
– Поздравляю, – сказал Месхиев. – Я думал, мне надо платить. А оказывается, тебе.
– Переориентируй мозг с Y-хромосомы на X, – усмехнулась я.
Через пару дней Седельцов вызвал меня к себе. Требовалось сокращение ставки врача в нашем отделении. Сокращение не есть хорошо. Заведующему прибавляется работы – при том, что заведующий отвечает за всех больных в отделении. За все в отделении.
– Надо, – сказал Седельцов.
Я предложила Сафонову, чтобы не путалась под ногами. Она не могла простить мне поражения. Ее комментарии по своей красочности превзошли комментарии бедной дурочки. Я на них плевала с высокой башни, остальные – нет. Чтобы оздоровить обстановку в коллективе, требовалось ампутировать отживший, гангренозный орган. И мне хорошо, и другим наука.
– Плати оброк, – согласился Седельцов.
– Как часто это надо? – спросила я.
– Как вызову, так и надо.
– Ваша жена в курсе?
– Я тебя породил, я тебя и убью! – обозлился Седельцов.
– Чувства близких надо беречь, – посоветовала я. – Обойдемся минимальными потерями. Я сама вас вызову.
– Сука! – выругался Седельцов. Это означало его поражение.
Я вышла из его кабинета такой же целомудренной, как и пришла. Если повести себя умно, можно обойтись и без оброка Седельцову.
* * *
Димитрий изводит меня своей ревностью. На кого смотрела, сколько смотрела, почему смотрела. Господи, как мне это надоело! Он звонит мне на городские телефоны, домой и на работу. Проверяет, на месте ли я. Где мне еще быть? У меня, кроме него, никого нет. Разве у меня есть время? Наверное, это к несчастью. Моя несчастливая примета – это Димитрий. Точнее, две приметы – Димитрий и его ревность. Они ходят парой, как Пат и Паташон.
Как-то раз Димитрий притащился ко мне на работу. Что его туда понесло, не знаю. Он явился без предупреждения и ткнулся в закрытые двери моего отделения.
На посту у отделения всегда наготове баба Катя, злющая как сатана, рядом с ней отдыхает мифический Цербер. Я усилила требования к санэпидрежиму, потому поощряю ее рабочее рвение. |