– Прикладывает, Леокардия Власьевна, непременно прикладывает.

– Пускай. Я позже загляну, посмотрю. Может, завтра… Н-но, пошла! А вы, девушка, чего столбом стоите? – крикнула Златовратская Вере. – Это ваша камеристка, Софи? Так поедем с нами. Не оставлять же ее тут на съедение этим…

– Ну вот, пропал прибыток, – вздохнула у окна Роза. – Утащила девчонку к себе, кошка драная, лекарка недоделанная…

– Ну Розочка, зачем ты так? Она же стремится добро делать. Вон самоедов бесплатно лечит…

– Уж лечит она там или калечит, я не знаю, да мне-то ее лекарства… «Вам, милочка, поменьше жирного и мучного кушать надо!» Вот еще! Буду я себя ей в угоду радости лишать. И тебе эту гадость на ногу налеплять не дам!

– Но, Роза, вспомни, доктор Пичугин прописал тебе то же самое…

– Самсон, скажи мне честно: ты хочешь, чтоб твоя Роза стала такой же сушеной рыбой, как эта самая Златовратская?! Ты хочешь по ночам обнимать мощи?

– Нет, Розочка, нет, упаси меня Господь!

– Вот и думай, что говоришь. Настоящее лечение должно возвращать радость жизни, а не отнимать ее. Налей-ка мне моей клюквенной наливочки да пошли вниз, в залу. Народ все одно собрался. И погляди, остались ли еще жареные ребрышки и капуста со шкварками. А то я сегодня со всеми этими хлопотами и закусить как следует не успела…

Уже во дворе небольшого домика Златовратских сани и соскочившую с них едва не на ходу Леокардию Власьевну разом обступили три кое-как одетые, выбежавшие прямо из дома девушки, сначала показавшиеся Софи чрезвычайно похожими одна на другую. Впрочем, уже со второго взгляда она научилась различать их между собой.

– Ой, мамочка, привезла!

– И правда барышня, как говорили! Гляди, Аглая, какая хорошенькая!

– Каденька, а она у нас жить будет? Ведь да? Ты ее уговоришь?

Софи встревоженно крутила головой. К странной манере Леокардии она уже слегка привыкла. Теперь еще дочки… Это они мать Каденькой называют? Однако! Софи попыталась представить, как она обращается к матери «Натали», и усмехнулась, вообразив себе реакцию матери. Леокардия Власьевна на обращение дочерей и их чириканье не реагировала вовсе. Отодвинув их в сторону общим мановением руки, она помогла гостье вылезти из возка и что-то резко скомандовала подбежавшему от сарая мужику. Видимо, дала распоряжения относительно лошади. Замерзшие девушки с топотом взбежали на крыльцо и, толкаясь, исчезли в сенях.

– Анафемы! – предельно коротко представила дочерей госпожа Златовратская и взяла Софи под руку. – Добро пожаловать, милочка. Никого не бойтесь.

Господин Златовратский вернулся из училища часом позже. К этому времени девушки уже успели перезнакомиться. Софи с облегчением убедилась, что дочери сильно уступают матери в оригинальности манер и в целом не особенно отличаются от ее петербургских сверстниц. Любочка оказалась на год младше Софи, а Надя и Аглая на год и два старше. Тут же обнаружился ряд общих интересов, и беседа завязывалась премиленькими узелками. Барышни Златовратские хором охали, буквально ели Софи глазами и почтительно внимали каждому ее слову. Софи такое внимание, безусловно, льстило. Тем более что до личных вопросов сестры еще не добрались, удовлетворяясь пока описаниями общестоличной атмосферы. Леокардия Власьевна несколько раз пыталась вмешаться в разговор, но дочери соединенными усилиями буквально физическим порядком оттесняли ее от гостьи.

Левонтий Макарович возник в гостиной почти бесшумно и в своем черно-белом одеянии (темный шерстяной сюртук и белая плоеная рубашка) показался Софи чрезвычайно похожим на аиста.