|
Он был беспощадным тираном, диктатором, подвергающим своих подданных немыслимым жестокостям, но, в то же время, он был революционером, ведущим яростную толпу на свержение тирана. Он был бандитом, хладнокровно совершающим убийства и полицейским, убивающим преступника именем закона. В один момент он переживал ужасы фашистских концлагерей. Открыв глаза, он увидел себя офицером СС. У него возникло глубокое ощущение того, что он — нацист и он — еврей были одним и тем же человеком. Он мог ощущать в себе Гитлера и Сталина и чувствовать полную ответственность за все злодеяния человеческой истории. Он видел, что проблема человечества заключается не в существовании жестоких диктаторов, а в этом Скрытом Убийце, которого каждый из нас может найти, поглубже заглянув в собственную душу.
Затем это переживание качественно изменилось и достигло мифологических масштабов; вместо зла человеческой истории он ощутил атмосферу колдовства и присутствие демонических элементов. Его зубы превратились в длинные клыки, наполненные каким-то таинственным ядом, и он обнаружил, что летит в ночи на больших, как у летучей мыши, крыльях, подобно зловещему вампиру. Вскоре это переживание сменилось дикими, возбуждающими сценами ведьмовского шабаша. Казалось, что в этом мрачном чувственном ритуале всплывали на поверхность, переживались и воплощались все обычно запрещенные и вытесненные побуждения. Хотя его переживания постепенно утрачивали демоническое качество, он продолжал испытывать огромное сексуальное возбуждение и был вовлечен в бесконечные немыслимые оргии и сексуальные фантазии, в которых играл сразу все роли. На протяжении всех этих переживаний он продолжал одновременно быть ребенком, проталкивающимся через родовой канал, и рожающей матерью. Ему стало совершенно ясно, что секс и рождение глубоко связаны друг с другом, и что существуют важные ассоциации между сатанинскими силами и ситуацией в родовом канале. Он боролся и сражался во многих разных ролях со множеством разнообразных врагов. Порой он задавал себе вопрос, придет ли когда-нибудь конец этим мучениям. Затем в его переживания вошел новый элемент. Все его тело покрылось какой-то биологической грязью, липкой и скользкой. Он не мог различить, были ли это околоплодные воды, слизь, кровь или вагинальные выделения. Казалось, что эта же гадость набралась ему в рот и даже в легкие. Он задыхался, давился, строил гримасы и плевался, пытаясь удалить ее из организма и с кожи. В то же время ему как бы давали понять, что он не должен бороться: процесс обладает собственным ритмом, и все что нужно сделать — это подчиниться ему. Он вспоминал множество ситуаций из своей жизни, когда он ощущал необходимость бороться и сражаться, и, оглядываясь на прошлое, чувствовал, что и это тоже было ненужным. Как если бы рождение каким-то образом запрограммировало его видеть жизнь более сложной и опасной, чем она есть на самом деле. Ему представлялось, что это переживание сможет раскрыть ему глаза на такие вещи и сделать его жизнь намного легче и беззаботней, чем прежде1.
Начинается опасное прохождение Как видно из приведенного выше примера переживаний, связанных с БПМ-III, эта матрица чрезвычайно динамична и богата как положительными, так и отрицательными образами. На биологическом уровне она имеет некоторые общие черты с БПМ-II, в частности продолжение сокращений матки и общее ощущение ограничения и сжатия. Как и на предыдущей стадии, каждое сокращение препятствует снабжению эмбриона кислородом. Дополнительным источником удушья может быть пуповина, перекрученная вокруг шеи или зажатая между головкой ребенка и стенкой таза. Хотя между этой и предыдущей матрицами есть определенное сходство, следует обратить пристальное внимание на существенные различия между ними. В предыдущей матрице шейка матки закрыта, а теперь она открыта и позволяет эмбриону продвигаться по родовому каналу. И хотя борьба за выживание продолжается, теперь появилось чувство надежды и вера в то, что борьбе придет конец. |
